Перед самым Иерусалимом дорога, хотя и полого и серпантинно, не спеша, поднимается и поднимается к небу. Недаром говорят, что в столицу Израиля мы поднимаемся, восходим. Тут и прямой и переносный смысл. Ведь репатриироваться в Израиль не зря называют тоже этим словом: восходить, подняться! Здесь начало всех начал!
Давид не гнал машину, а ехал медленно, поглядывая по сторонам и впитывая виды Иерусалима. Светлана не отрывалась от окна.
– Никак не могу привыкнуть, – сказала она, – всякий раз, когда мы приезжаем сюда, у меня замирает сердце. Необычный всё-таки это город! Уверена, что у него есть душа, которую никто никогда не смог понять, как бы ни старались. Вот справа Сады Сахарова. Ну, думал ли Сахаров, что его имя так органично впишется именно в этот вечный город? Дай бог здоровья Елене Боннер!
Супруги решили просто побродить по Старому Городу, заглянуть на постройки незнакомых ещё улочек, потеряться в этом ни на что другое не похожем мире.
Оставив машину под стенами Старого Города, они медленно ходили по площади перед Стеной Плача, всматривались в лица людей, в основном, туристов в разноцветных одеждах и множества ультра-религиозных евреев, похожих друг на друга своими чёрными одеждами, чёрными шляпами, вьющимися пейсами и старомодными очками на близоруких глазах, испорченных постоянным бдением над Торой и другими древними книгами.
Часть людей приближалась к Стене, пройдя через небольшой полицейский кордон и взяв некое подобие кипы, так как подходить к святыне с непокрытой головой не принято.
Часть глазела издалека за молящимися отдельно от мужчин женщинами в черных платках и за мужчинами, некоторые из которых, войдя в религиозный экстаз и покрыв голову талитом, молились, усердно покачиваясь в поклонах.
Некоторые, просто прикоснувшись рукой к трёхтысячелетним камням, местами отполированных от касаний, вытаскивали приготовленные записки и пытались втиснуть их в щели.
К Свете он летел, как на крыльях! – Й-й-й-есть! Есть работа! Когда она спросила, какая должность, сколько денег пообещали, какие условия? – он не смог ничего сказать: не было этих разговоров.
В голове стучало одно: в сорок с лишним лет! работа по специальности! в стране всего полгода! не зря учил иврит! Все не зря! Небо заполыхало алмазами, будущее казалось ясным, не страшным. Прошел!
Ему вспомнилось, как два месяца назад в одном из городков, куда они заехали с родичами, в какой-то радиомастерской он впервые увидел оле хадаша из новой алии, уже работающего, и разговорился с ним.
– Я пытался попасть на инженерную работу, – рассказывал тот, – но знаешь, какие они здесь: видят тебя насквозь! Сразу выпытали, что я знаю, чего не знаю и выкинули! И вот, я здесь ремонтирую приемники. Доволен.
Вспомнил Давид, как месяц назад его двоюродный брат-сабра «по блату» хотел устроить его в гараж мойщиком автобусов в ночное время, и он чуть было не согласился!
– Ну, помоешь тридцать автобусов с десяти вечера до четырех утра, утром в ульпан, а что? – Так я – конструктор, изобретатель, начальник! Я...
– Это там ты был начальник, а здесь леат-леат, помаленьку, потихоньку, как мы все... Мы ведь здесь трудно жили и за десять-двадцать лет определились, с Божьей помощью. Вот я, к примеру, шофером всю жизнь...