– Не спишь, сынок? Нет?
Пока ты не заснул, расскажу тебе кое-что. В последнее время бередят меня воспоминания. А знаешь, почему?
Вспомнил я одно интересное выражение.
"От большинства людей после смерти остаётся только прочерк между двумя датами!"
Как тебе?
Не понял?
А я очень даже понимаю!
Вот родили человека.
Дали жизнь.
И он живёт.
По-разному живёт.
Например, в Индии он может родиться на улице бездомным – и так и прожить всю жизнь...
А потом и умирает на улице.
За всю свою жизнь он, кроме этой улицы, нищенствуя, ничего не видел.
Говорят, там чуть ли не миллионы таких, сам я, правда, там не был, не видел.
А другой человек рождается, учится, работает, борется, добивается многого в жизни.
И тоже умирает.
Но!
Если от первого остаётся только прочерк между двумя датами, то про второго так сказать нельзя.
Он оставляет что-то, что можно вместить между рождением и уходом из этого мира.
– Ну ты даёшь, папаша! Даже разбудил меня окончательно. Заставил соображать. Что же это получается?
Вот ты, например.
Ты специально пытался заполнить это... эту... заменить прочерк чем-то?
– Не чем-то. Заполнить жизнь жизнью. Вот как я это называю.
– А что это значит?
– Что значит жить? Хм. Как тебе сказать двумя словами?...
Жить – это значит постараться много видеть, чувствовать и испытать на себе.
Ведь мир такой огромный и в нём так много интересного.
Видеть своими глазами! Потрогать своими руками! Ощущать всё самому.
А не через телевизор и твой Интернет со всякими твиттерами и живыми журналами.
Сидишь вон целый божий день и геморрой наживаешь без воздуха и движения!...
– Ладно, пап, не горячись! Понимаю я всё это. Но ваше поколение…. Ты вот сам как? Расскажи из своей жизни! Только без а-ля-ля, ладно? Вот что ты вспоминаешь интересного из жизни? Только не надо про детство и учёбу. Это у всех примерно всё одинаково…
А дальше? Ты ведь, кажется, на завод пошёл после распределения, да? С чего там всё началось? Расскажи! Всё равно мне не спать сейчас. Растревожил ты меня, разбудил…
– Во-о-от! Наконец я тебя разбудил! Ну, слушай. И только не надо говорить, что детство и учёба у всех одинаковые!
Скажу тебе по секрету…у всех всё разное! Понял?
А теперь слушай!
По распределению попадаю я на авиазавод работать инженером-технологом в цех оперения самолёта.
Там мы собирали разные узлы: крылья, гаргроты, кили, шпангоуты, стрингеры и прочие закрылки-предкрылки.
Цех шумный, потому что сверловка, клёпка и прочее, так что рабочий класс сверлил и клепал в специальных наушниках, а мы, инженерия, без.
Насчёт инженерии это я неправильно выразился, потому что до прихода выпускников моего вуза там работали на руководящих должностях, то есть мастерами, технологами и прочими, полуграмотные люди.
Только-только появились за год до меня в технологическом бюро выпускники ХАИ – харьковского авиаинститута, и парочка старших мастеров из тех же выпускников, а, в основном, это были мужики с начальным-неполносредним образованием, прошедшие трёхмесячные курсы.
Мастер Малой, мастер Жилин, мастер Дорофеев – эти ребята в возрасте под- и за-пятьдесят были больше похожи на извозчиков или грузчиков, недаром Толя Жилин любил говаривать:
– Не телегу же собираем – полетит!
Это он про самолёт!
И, как правило, в тех случаях, когда что-нибудь где-нибудь подшаманивал по этому самому принципу!
Рабочие под таким руководством тоже временами расхолаживались.
Однажды, после очередного аврала в конце месяца, когда мы, уставшие, сидели в цехе, я случайно опёрся рукой в обшивку силового шпангоута. И моя рука вошла сквозь эту обшивку!
Я закатил скандал.
Рабочий объяснил, что случайно продырявил клепальным молотком вот тут... и вот тут немного...да и замазал герметиком эти дыры!
Когда я составил акт и отнёс на проверку в отдел расчётов прочности, там дали заключение, что при определённых нагрузках, на определённой высоте, при определённом маневре самолета – этот шпангоут развалился бы, поскольку он силовой, и такой дефект повлёк бы аварию всего самолёта! Вот так-то.
Вот таких ребят нами, молодыми инженерами, понемногу заменяли.
Я был молод и шустр.
Сходу внёс рацпредложение.
Вместо кучи отдельных документов, которые я давал на исполнение на рабочие места, я придумал красивую схему с указанием конкретных мест работы, с эскизами и пояснениями. Она была замечательна, наглядна и удобна. Это я так думал…
Но, как оказалось, я придумал беду на свою голову.
Изменения-то шли потоком из отдела разработок, а я не успевал, поскольку была ещё туча другой работы, и вот результат – рабочие стали делать брак из-за меня.
Мне стали регулярно ставить клизму!
– А вот новый технолог не упел изменить свою долбаную схему, и мы всё напутали! – жаловался мастер Малой на планёрке у начальника цеха.
Начальник Михаил – так мы его кликали за спиной – седовласый толстяк с начальным образованием и трёхмесячными курсами, плохо владевший русским языком, не считая матерного, смотрел сквозь меня и говорил в присутствии дам-технологинь:
– Ты пошто так нагадил, а? Ты понимаешь, мать..., шо ты наделал, мать..., выкинь в ...свою ...схему или засунь её, понимаешь, себе в ...и шобы я больше её не видел своими глазами, рационализатор ..., мать... Иди аццуда!
Он был строг.
Но справедлив! Мало того, что бракоделы были среди рабочего класса, так тут и я явился, не запылился, им поспособствовать…
Что, сынок, продолжать мне или не интересно?
– Да ладно уж. Продолжай. Может, я вздремну под твои сказки...
– Сказки? Ну-ну.
Так вот.
Это я тебе всё же исключительные случаи рассказываю.
В основном, работали честно, с отдачей. А как же! Щит родины, не х... собачий...ой, что–то я впал в то время и место, начальника Мишу вспомнил.
Попал-то я из вуза сразу на запуск нового изделия, все стояли на головах, и первые три дня я ночевал на заводе, вместе со всем трудовым коллективом!...Нам ведь вбивали в голову, что Америка на подходе, вот-вот по нам врежет, и надо было спешить, делать новое оружие...
Да-а-а, были времена. Всё от виртуальной Америки отбивались...
Пока сами не залезли в свою же помойку... без всякой Америки.
Так вот, работал я там с разными ребятами из того же Харькова, с Валей-хохлушкой, тоже технологом, которая орала, перекрикивая шум цеха:
– Воука! Ты хде там позадевался? Не забудь после смены в ясли заскочить, а то знаю я тебя…
Лида Баранова, длинная, сухая и безгрудая девушка, мягкая и стеснительная, чем и пользовались разные охальники, вроде технолога Андрюшки, который звал её Б-е-е-е-а-а-а-нова, и ржал, мерзавец.
Через год она вернулась в свой Харкив: три года после распределения прошли, и не только она, но почти все украинцы вернулись к себе, а остались только мы, сибиряки.
Суета, авралы, шум и гам мне надоели довольно скоро и через полтора года я ушёл в отдел новой техники, где народ был тоже всякий-разный.
Но ушёл я не просто, а со скрипом, потому что начальник Миша выпил из меня всю кровь и вытянул все жилы, ибо я писал заявления об уходе девять раз, восемь раз из которых он просил засунуть себе в..., и только девятое подписал, матерясь и плюясь, написав резолюцию:" Согласен как не хочит работать в цеху."
Добрый Миша... да.
Там ещё был один Миша – мой непосредственный шеф, начальник техбюро.
Он был грамотен, сух, строг, носил толстенные очки вследствие жуткой близорукости, беспрерывно курил сигареты "Прима", прикуривая одну от другой, был желчен и язвителен.
– Ты чего здесь написал? – со злобным прихохатыванием спрашивал он. – Ну кто так пишет? Я просто не понимаю! Почему здесь запятая, а вот здесь точка? Кто тебя так учил? Почему ты взялся за технологические документы? Я тебя звал сюда? Я просто не понимаю! Иди вот сейчас с твоей писаниной к Аннушке! Она из тебя кишки-то выпустит!
Аннушка – это начальница БТЗ – бюро труда и заработной платы цеха.
Она служила синонимом злой овчарки или бульдога, который запросто может откусить голову у любого, только попадись ей! Она была свирепой, видимо, по несчастью – хромой с детства и с небольшой горбинкой на спине. Аннушке под сорок и она была незамужней девушкой с трудным характером.
Первые два раза меня каким-то образом проносило! Я улыбался ей издалека и говорил красивым грудным голосом с переливами.
На третий раз бомба взорвалась!
Я был поставлен на своё место! То есть в угол! В гадкий презренный угол, потому что в документе не указал даты и ещё чего-то, сейчас уже не помню…
С тех пор, все полтора года, которые проработал в этом цехе, я набирал воздуха в грудь перед встречей с Аннушкой и подправлял галстук, особенно если видел через стекло в БТЗ, что у неё оскалены зубы, шерсть на загривке вздыблена, а изо рта идёт дымок... страшная и незабываемая картина!
Но, как я уже сказал, мне удалось убежать из этого сумасшедшего дома и всё же перейти в отдел новой техники, где народ был почти такой же смешной, но не столь агрессивный.
Ты готов слушать или сделаем перерыв?
(продолжение следует)