Предыдущее здесь:
http://artur-s.livejournal.com/147442.html?nc=13
И здесь:
http://artur-s.livejournal.com/76482.html?nc=33
Из моей книги "Восхождение"
Глава двадцать восьмая.
По пути в Москву Светлана и Давид решили съездить в отпуск: кто его знает, что ждет впереди?
Решено было попить водички в Боржоми, две путевки они заказали заранее.
А потом уже, на обратном пути – Москва.
Ехали поездом через полстраны, проклиная пустой вагон-ресторан и выскакивая на станциях и полустанках за картошкой в мундире и солеными огурцами, которыми редкие бабки подкармливали голодных пассажиров с причитаниями и сопливыми всхлипываниями о наставших временах с безденежьем и голодухой.
В Тбилиси сошли с поезда и пересели на автобус до Боржоми, но в промежутке успели с парочку часов погулять по столице, некогда блестящей, роскошной, крикливой, какой ее хорошо запомнил Давид со времени командировки на международную выставку с ее кэгэбэшными нюансами.
Куда там!
Что-то надломленное витало в воздухе, слинял глянец и остались понуро кишащие пешеходы да полупустые прилавки.
Взяв такси, они проскочили проспект Руставели, но, наткнувшись в конце его, недалеко от здания парламента, на воинские подразделения Советской Армии, подкрепленные бронетехникой, развернули машину назад.
Беспорядки, сотрясавшие Грузию с прошлого года, не прекращались, оказывается. Лишь тогда они поняли, почему у здания Дома правительства на всех длиннейших ступенях, ведущих к нему, через каждый метр лежали красные гвоздики, горели в чашках свечи, и стояла толпа возле стенда с фотографиями полутора десятков молодых людей в траурных рамках: здесь был расстрелян митинг.
Боржоми поразил горными ландшафтами и неземными пейзажами, резко контрастирующими с вполне земными и соответствующими духу времени заботами курортного персонала о хлебе насущном, и потому требующими бакшиш за процедуры.
А эти позорные размазни-каши на завтрак и ужин и с кусочком рыбки на обед вместо обильных мясом и зеленью грузинских блюд!
А эти иконописные лица лавочников, жалующихся на трудные времена и торгующих ерундой!
Правда, один эпизод поразил их.
Однажды они сидел на лавочке в боржомском парке.
Подошел грузин полуинтеллигентного вида и, узнав, кто они и откуда, пригласил к себе в гости, сообщив, что он таксист, но есть проблема.
– Панымаишь, хачу работать, а работы нэт! Я – бэзработный уже прымэрна год!
– Так ты же говоришь, что таксист?
– Канэчна!
– Ну так в чем дело, иди да работай!
– Ты нэ панымаишь! Чтобы работать, мне нада купыть машину, панымаишь?
– Нэт, – автоматически переходя на акцент, ответил Давид.
– Чтобы работать таксыстом, нада купыт таксы. Толко купыв машину, я могу зарабатыват! Ты скажи, ты началнык?
– Ну...да, а что?
– Памаги купыт машыну, у вас в Сыбыр лэгче купыт!
– Ну, я не знаю, видишь ли...
– Падажди, дарагой! Приедешь ко мнэ в гости са сваей красавицей- женой, пагаварым, выпьем, а патом скажишш, харашо? Прыглашаю!
Когда часа через три Давид со Светланой подошли к дому по адресу, указанному в записке, они не поверили своим глазам.
Вместо ожидаемой хибары безработного таксиста их глазам предстала двухэтажная вилла со стоявшей во дворе «Волгой».
На втором этаже был накрыт стол на десять персон, а сами персоны уже сидели за столом.
Что стол, что персоны – напомнили Давиду Грузию восьмилетней давности с изобилием, продолжительными тостами за тебя, за твою маму, за твоего папу, за твою красавицу- жену, пей до дна, пей до дна, пей до дна!
Пили легкое сухое вино из виноградника несчастного безработного, лившееся нескончаемым потоком, после чего через два часа при попытке встать из-за стола Давид накренился так, что экс-таксисту пришлось выносить его, загружать в свою «Волгу» и отвозить в санаторий, предварительно заручившись согласием мычащего нелепости опьяневшего сибиряка купить хар-р-рошую машину для такси!
Но при всех издержках контрастной жизни курорта одно было неоспоримо: красота и благолепие природы!
– Смотри, Светочка, скоро мы будем жить в таких краях! Отсюда всего какая-то тысяча километров до восточного побережья Средиземноморья, а там у нас с тобой будет свой дом! Представляешь?
– Нет, не представляю, – отвечала романтику жена, – поживем - увидим.
Потом была Москва, израильское консульство на территории голландского посольства, огромная очередь, суета, сердцебиение от необычности ситуации, взирание на толпу галдящих будущих израильтян, нехорошие мысли о том, что публика-то не очень чтобы очень, местечковая какая-то публика!
Потом оформление документов в тесном коридорчике с окошечками, в одном из которых израильтянка на русском с жутким акцентом спрашивала:
– А вы еврей?
Прощание с работой прошло буднично, скучно и без эксцессов.
Кравчук все переспрашивал:
– Ну, вас точно не вносить в штатное на девяносто первый год? Тогда надо отметить ваш отъезд! Мы с Гроссбухом придем к вам домой вечерком!
Гроссбух вечерком за рюмкой коньяка, вытащенного Светланой по этому поводу, потупив глазки и смущаясь, попросил:
– Ты пришли мне, как приедешь, музыкальный центр, японский, ладно? Только не Хитачи! Лучше всего – Сони!
Он был убежден, что в Израиле все – миллионеры, и только появись туда – заваливают музыкальными центрами и другими благами по самое не хочу!
Он ведь был ортодоксальным коммунистом, а в последние полгода даже парторгом, после того, как большинство членов партии посдавали свои красные книжки обратно, откуда брали.
И он хорошо знал, что ехать в Израиль опасно и страшно, но подарки получать оттуда задармачка приятно.
Но больше всех удивил Давида начальник отдела кадров Иванов, который кричал:
– Правильно, Шапиро! Израиль – это страна, которая заботится о своих гражданах, не то, что у нас! Вот Фраерман туда уехал, живет в Цфате, ему сразу государство дало виллу на берегу Средиземного моря!
– Подождите, но Цфат не на море ведь! Он далеко от моря!
– Что ты мне, Шапиро, голову морочишь! Ты вот пока здесь, а он уже там, и я письмо от него получил позавчера! Так что езжай, дадут и тебе виллу!
В середине января девяносто первого года в два потока, в два дня Шапиры устраивали проводы.
Первый поток – друзья, второй, завершающий – родня.
Все понимали, что, возможно, больше не придётся встретиться!
Об Израиле даже отъезжающие имели смутное представление, остальные – никакого, кроме того, что там крошат арабов, жарко и вообще – пустыня.
Много было выпито водки, много разговоров, возбуждение охватило оба потока. Говорили, вспоминали, смеялись, плакали.
Студенческие друзья, ставшие уже солидными специалистами, учёными, во все глаза смотрели на своего коллегу, которому повезло вырваться из серых будней с давкой в очередях, в сплошных дефицитах, в смутном настоящем и непонятном будущим.
– Родину покидаешь, не страшно? – с натянутой насмешкой спрашивал друг, с которым приходилось пройти огонь и воду.
– Жутковато, конечно. Ведь в пропасть прыгаю, вроде бы. Язык, ментальность, работу найти надо бы, а возраст уже не ребячий… Много проблем. Тем более, мы ведь всё оставляем здесь. Детям, тёще, родне, короче. Четыре сумки с барахлишком, да триста долларов – и в путь! Что касается родины, тут много нюансов. Там, вроде бы, моя историческая. Здесь – вся жизнь. Так что не свалиться бы меж двух стульев – тоже проблема. Одна из тысячи.
Горечь в речах опьяневшего Давида перемежалась полуфилософскими размышлениями.
– Вот ты спрашиваешь, не жалко ли дачу?
Так это государство – ворюга заставляет людей заботиться об овощах, фруктах, потому что само не может и не хочет создать нормальное обеспечение, путаясь в своих же экономических заскоках и невежестве.
Почему ученый или слесарь во все совковые времена должен выращивать огурцы? Ему не хватает зарплаты! Почему не хватает зарплаты? потому что по большому счету властям наплевать, как будет выживать человек!
Пусть каждый работает по специальности: инженер – на заводе, а пахарь – на пашне.
Нечего студентам, учёным, медикам делать на поле или в огороде для пропитания семьи! Нечего. Вот такая дача, по-моему.
– Мне надоело читать в книжках и смотреть в кино, как люди живут, как отдыхают на море, как ездят в разные страны! Я сам хочу попробовать так жить, поездить по миру, увидеть Англию, Францию, Италию, черт их побери! Я, что, дурнее других? Я ведь еще не так стар, я могу еще работать круглосуточно! Вон, Леонардо, говорят, спал через каждые четыре часа по пятнадцать минут и набирал полтора часа сна в сутки! Чем я хуже итальяшки?
– Вот ты говоришь, что это эгоизм – рвануть отсюда! А мы ведь со Светой хотим работать там, как волы, устроиться, и перетащить всех туда: и детей, и тещу, и сестру с семьей!
Эгоисты – это те, кто боится рогом шевельнуть, напрячься, рисковать для детей, для семьи, причем рисковать собственным здоровьем, собственными нервами, собственным относительным благополучием!
Разве мы здесь не устроены, по совковым понятиям? Мы оба – начальники, сидим в своих кабинетах, получаем хорошие гроши, была дача, каждый год отдыхаем на юге, что, вроде бы еще надо? Эгоисты – это те, которые, прикрываясь мнимой добротой и любовью к своим близким, пальцем о палец не бьют и рогом не шевелят!
Поезд на Москву уходил утром.
Провожать пришли все, кого они хотели видеть: сестра Давида с дочками, двоюродные братья, мать Светланы, друзья и подруги.
Сыновья, Михаил и Гриша, отправились до Москвы вместе с отцом и матерью.
Было ощущение, что это расставание навсегда.
Кто знает, что будет с ними со всеми?
(продолжение следует)