предыдущее здесь:
http://artur-s.livejournal.com/4598148.html
Из моей книги "Повести, рассказы, истории"
Глава вторая.
– Мама, Клара всё рассказала мне, не скрывай и ты от меня ничего, ладно?
Мать сидела на стуле, не шевелясь.
Седые волосы виднелись из-под платка, морщины иссекли смуглое, загоревшее лицо.
Тёмная зеленоватая кофта опускалась на длинную чёрную юбку, закрывавшую ноги.
Она смотрела на сына и чувствовала, что её испытания еще не кончились.
Сначала он пропал на войне, теперь, через два года после её окончания, появился возмужавший, грубоватый, отчуждённый.
Но это её сын, родной ребёночек Моше-Давид, которого она любит, как и прежде!
Она вглядывалась в его лицо.
Виски уже прихвачены сединой, упрямый, насупленный взгляд, серые прищуренные глаза, в которых боль и злость.
Ладная фигура в этой гимнастёрке с погонами, хромовые сапоги.
– Почему же ты не писал нам, сынок?
Она запнулась, хотела сказать, как в детстве – Мойшеле, но не сказала.
Второе имя сына – Давид – сейчас ему, повзрослевшему, шло больше, и хотя она почти никогда не называла его так, сейчас ей почему-то захотелось это сделать.
– Мама, я остался в кадрах, меня попросили, я не мог отказать, потом, как-нибудь, я тебе всё расскажу, сейчас не до того. А не писал – всё хотел отпроситься в отпуск и приехать, но не получалось, а писать я терпеть не могу – ты же знаешь, я в жизни ни одного письма не написал!
– Ты не понимаешь разве, что я пережила, когда от тебя не было вестей? Я молилась каждый день, я ставила свечи в синагоге, а ты знаешь, как далеко до неё добираться пешком, летом в жару и зимой, в эти страшные морозы… Я исплакала все глаза, я… я….
Подбородок затрясся, она прикрыла глаза и тихо заплакала.
В комнате стало тихо.
Было слышно только тиканье часов, бормотание репродуктора на кухне да стук колёс по мостовой, доносившийся из открытого окна.
Моше-Давид молчал.
Сердце сжималось.
Плачущая мать, изменившая жена, дурная эта Сибирь на краю земли – проклятая жизнь! – думалось ему.
Всё сразу надоело, опостылело.
Мать тихо, почти шёпотом, продолжала:
– Когда отец умер, я думала, что у меня хватит сил вытянуть всех вас, пятерых. Как я работала! Посмотри на меня – мне семьдесят два года – на что я гожусь? Мне умирать скоро. Несчастная наша семья…
Она вытерла слёзы.
– Все твои сёстры остались без мужей.
Иосиф, Марк и Гриша погибли на войне, в самом начале. Выборг, Сталинград и Москва – там они лежат в братских могилах. Пропали. Сгинули. А у каждого осталось по двое детей. Как они вырастут без отцов? Что с ними будет? Как? Жить трудно, есть нечего. Вот был бы тут Зейлик!
Она осеклась.
– Ты ведь помнишь его? Красавец! Был бы он здесь, всё было бы по-другому!
Моше думал о своём.
Он почти отключился от причитаний матери.
– Куда теперь деваться? Сонька, стерва. Точно, убил бы! А если поехать и убить вместе с хахалем? Но кто же мне скажет, где она сейчас? Сёстры точно не скажут, мать – тем более, она меня знает! Чёрт возьми! Стоп. Что она там про Зейлика?
Мать, между тем, продолжала говорить, похоже, сама с собой.
– Как я уговаривала тогда его не уезжать! Нет, эта Софа его уговорила – ничего не помогло! Даже маленькая Хана, Ханочка – ей ведь было только два годика – и ту не пожалели, утащили неизвестно куда. Хотя уже столько лет прошло…
– Мама, погоди, ты о Зейлике? Когда это он уехал? Я забыл. В двадцать втором году, что ли?
– Нет, сынок, в двадцать четвёртом. Ханочке было только два годика, сейчас-то ей уже двадцать пять должно быть… Зейлик писал, что красавица, видная такая девочка выросла! Они и сейчас живут трудно, но всё же лучше, чем тут. Твой старший брат. Какой сын! Он меня так любит, всегда помогал, если бы он был тут….
- Да погоди, мама. А где он живёт? Ты даже писем его не показывала. Дай письма!
Кряхтя, мать поднялась и подошла к буфету, стоящему у печки, долго рылась в ящике и достала, наконец, пачку писем, перевязанных резинкой.
Моше почти вырвал пачку из рук матери и прочёл на верхнем конверте название города в Израиле: Хайфа.
(продолжение следует)