предыдущее здесь:
http://artur-s.livejournal.com/4608701.html
Из моей книги "Повести, рассказы, истории"
Глава восьмая.
Прошло три недели.
Моше стал привыкать к новой ситуации – а что оставалось делать?
Ему, прошедшему войну, годами жившему солдатскими трудными буднями, новая казарменная жизнь была не в тягость.
Смущало лишь, что здесь, в одном помещении, жили рядом старики и молодёжь, мужчины и женщины, а некоторые из последних, кстати, были молодыми и привлекательными.
И, несмотря на всяческие ухищрения типа занавесок из простыней, нет-нет, да и увидишь ненароком то голые плечи с бретельками, то ножки из-под распахнутого халатика, – и восстаёт мужское естество, и кружится голова, а на ночь, перед сном, идут в мозгу такие картинки, что и не до сна становится!
Вот и приходится вертеться на узкой солдатской койке, скрипя зубами – молодой ведь, только тридцать семь мужику – самая сила!
А тут еще появилась очень даже симпатичная, молодая и одинокая, женщина, как оказалось, из Харькова.
Волосы, расчёсанные на пробор, скрученные сзади в тугой узел, были черны и лежали волосок к волоску, поблескивая чистотой днём на солнце, а вечером в свете электрической лампочки в бараке. Как она ухитрялась содержать их в порядке и чистоте, непонятно!
Большие серые глаза, точь-в-точь, как у Сони, в опушке черных ресниц, смотрели вызывающе.
Хорошая фигурка, невысокий рост, тщательно ухоженные ногти рук, лёгкое платьице.
Она разместилась неподалёку, в одном, скажем, блоке, огороженном простынями, с двумя пожилыми женщинами.
Она тоже с интересом поглядывала на Моше, и они быстро познакомились.
Лена – из простой еврейской семьи.
Папа – бухгалтер, мама – домохозяйка.
А дочка стала ярой сионисткой. Изучение иврита, истории еврейского народа, желание жить только в среде своего народа – всё это привело к тому, что она нелегально, как и Моше, перебралась сначала в Румынию, а потом уже сюда.
Ни о какой любви не было и речи!
Девушка была увлечена борьбой.
Идеи Теодора Герцля о создании в Палестине национального очага для еврейского народа – вот, что составляло смысл её жизни.
По крайней мере, так она говорила Моше. Зеев Жаботинский, барон де Ротшильд – вот её герои!
И когда она, блестя глазами, рассказывала о царях Израилевых, о любвеобильном царе Соломоне, о Давиде – строителе Иерусалима, о первом царе Сауле – видно было, что девушка живёт этим!
Разрушение первого и второго Храмов, войны между Иудеей и Израилем в древности, взлёт и падение еврейских царств, ассирийцы, греки, римляне, грабившие и убивавшие евреев – вот, что составляло смысл её жизни и занимало её воображение.
– Слава Богу, – говорила она, – я здесь! Как я мечтала об этом!
– Об этом ты мечтала? – поддразнивал её Моше, – посмотри, вон там солдаты, вот здесь колючая проволока, а вот и мы с тобой – пленники! Чему тут радоваться?
– Ты что, думаешь, это надолго? Нет! Мы отсюда вырвемся! Или сами убежим, или их – она кивнула в сторону постового английского солдата – выгонят. Ты, наверняка, не слышал о боевых еврейских отрядах "Лехи", "Эцель" и других, которые хотят избавиться от англичан на нашей земле?
Моше был настолько далёк от всего этого, что с интересом и вниманием впитывал все её рассказы.
– Я тебя не спрашивала до сих пор о том, как ты сюда попал, и зачем ты вообще здесь, если не знаешь всего этого, истории нашего народа и прочее…
– Ну, откуда же ты знаешь, что я не знаком с историей своего народа? – обижался он, – я же в хедере учился и читал разные еврейские книжки, так что ты зря…
– Не обижайся, ты ведь, пока что, ничего мне не рассказывал! Может быть, ты не хочешь рассказывать, может, это секрет, а может быть, какая-то грустная история?
- Да нет у меня секретов, отговаривался он, – потом расскажу.
Наконец, пришла весточка от Зейлика, который писал, что сначала не поверил дочери, думал, она ошиблась.
Почерка брата Зейлик не помнил, ведь прошло более двадцати лет с начала их разлуки, да и были-то в записке два слова: Генис Зейлик.
Дальше он писал, что очень рад прибытию Давида (он с детства называл брата вторым именем) и очень надеется, что всё будет в порядке – они встретятся.
А пока что он дал свой адрес и просил писать.
Короткое письмо – но какая радость!
– Я не один! Я с братом! Он поможет! Дорогой мой старший брат!
Моше стал вспоминать детство, Жванец, походы с Зейликом на рыбалку, их детские игры.
Взгрустнулось.
Вспомнились отец, мать, сёстры, тихая спокойная жизнь на Украине, вспомнились друзья, зелень листвы во дворе дома, тишина и покой.
Ни Сибири, ни войны, ни Сони.
Эх, где всё это? Куда ушло?
– Ты получил письмо от брата? Поздравляю! – прервала воспоминания подошедшая Лена.
Моше сидел на пеньке, рядом с их бараком, держа в руке письмо.
– Ты грустный. Отчего? У тебя ведь здесь есть брат. Это я одна-одинёшенька, и то не грущу. Перестань. Ты в своей стране, у тебя здесь родня – уже легче. Всё будет хорошо.
Они посидели молча.
– Моше, отвлекись от печальных мыслей. Расскажи мне, наконец, как ты добрался сюда? Ну, пожалуйста! Времени много. Делать пока что нечего. Ну, расскажи, осталась ли у тебя семья, там в Союзе?
– Да. У меня мама и три сестры, – неохотно начал он, но постепенно сам увлёкся.
Единственное, что он решил твёрдо: никому никогда не рассказывать ни о Соне, ни о дочери, пропавшим теперь для него, видимо, навсегда.
– Я возвращался в армию с побывки в Новосибирске, там живёт мама…
– Подожди, ты был на фронте?
– Да, я прошёл всю войну, дошёл до Праги, потом остался сверхсрочно. Так вот…. Возвращаюсь я в армию, и в поезде знакомлюсь с одним евреем из Одессы. Натаном его звали. Зубной техник. Много он рассказывал о сионизме, о еврейской истории. Много нового для меня он рассказал. В одесской синагоге, куда он ходил, оказывается, часто бывал, ещё до революции, Зеев Жаботинский, о котором ты мне рассказывала вчера. В общем, он был настоящий еврей, не то, что я – у меня даже кипы нет, не то, что талеса!
Так вот.
Стал он мне доказывать, что все евреи должны вернуться в Палестину. Спорили мы с ним крепко! Я сам частенько думал об этом, да и брат мой здесь уже двадцать три года. Но, знаешь… То да сё, резко менять жизнь я как-то побаивался.
Моше закурил.
В последнее время он стал чаще курить – напряжение последних недель, неопределённость положения давали себя знать.
– Так вот. Как-то раз, на четвёртые сутки езды в поезде, он предложил мне уехать вместе.
– А как же армия? – спросил я.
– Такие, как ты, – ответил он, – обязаны сражаться за свой народ, за еврейское счастье, а не за этих антисемитов!
Конечно, я задумался над его словами.
Он говорил мне то, о чём я уже много лет, особенно на фронте, соображал. Ты сама знаешь, что юдофобы в Союзе никогда не переведутся. Так что, спорили мы, спорили, и я согласился.
Натан сказал, что всё устроит.
Когда мы приехали в Одессу, он познакомил меня в синагоге с одним евреем, Мотл его зовут. Мотл прямо сказал, что он из Палестины, и в Одессу приехал уговаривать евреев вернуться на историческую родину.
Я так и не понял, то ли он из Еврейского Агентства, то ли из армии, которую тут создают? Короче говоря, сожгли мы гимнастёрку и галифе, медали я закопал, дали мне вот этот костюм, документы, и стали мы с Мотлом пробираться в Румынию. А Натан остался там. Похоже, он такой же зубной техник, как я балерина. Он, наверное, тоже вербует людей.
Пограничников румынских Мотл подкупил, похоже, через этот участок границы он провёл уже не один десяток евреев из Союза.
В Румынии он передал меня румынскому еврею Шимону, тот привёз меня в Констанцу, ну, а дальше, ты знаешь – на одном пароходе плыли!
продолжение следует