– Ну что, тряхнуть тебе моей стариной, Дока?
– Только смотри, чтобы она не отвалилась, старина!
– Смотрю, смотрю. Вот ты частенько вспоминаешь былое?
И думы возникают?
Вследствие, так сказать?
– Бывает, конечно. Особенно под это самое. Вот в последнее время осваиваю Кашасу Пирассунунга за номером пятьдесят один.
Под неё и думы думаются хорошие…
– Да погоди, я серьёзно! Кстати, ты мне сейчас навеял. Помню, в одна тысяча девятьсот каком-то году встречали мы Новый Какой-то-не помню-какой Год.
Дело было в известном всем приличным людям нашего города здании магазина "Синтетика".
Это такая здоровенная девятиэтажка с собственно магазином на первом этаже, а остальные этажи раскуплены были под кооперативные квартиры.
И вот на седьмом, если не ошибаюсь, этаже мой друг Аркашка тоже купил такую хату.
Он в те времена учился в аспирантуре и был, натурально, гол, как сокол.
Насобирал он бабульки отовсюду, откуда мог, в основном, от папы – кандидата наук, а сам жил на аспирантские, не помню точно, то ли девяносто пять, то ли сто пять рубчиков.
Да его жена Люся, врач, тоже ходила в одних, фактически, трусах бессменно, как она любила жаловаться нам после приёма вовнутрь водовки, потому что и врачихи в те весёлые времена тоже получали шиш без масла!
Но мы были молоды, оптимистичны, верили в своё великое будущее и мало горевали по настоящему, будучи практически нищими, несмотря на верхнее образование у всех участников пьянок по любым праздникам!
Мужички подобрались один к одному!
Все выбились в люди впоследствии, хотя судьбы у всех сложились разными.
– Ты только про мужичков расскажешь? А как же…?
– Само собой, я и про дам расскажу.
Нет, правда, глянь, какая классная компашка собиралась в этой самой "Синтетике"!
Сам хозяин защитил вскоре и кандидатскую, и докторскую, стал завлабом и прочая и прочая.
А тогда он отличался тем, что при внушительной комплекции и осанистом виде вытворял что попало. В этот самый Новый Год он встречал нас на пороге своей квартиры голым, в лифчике и женских голубых трусах по колено, с накрашенными губами и в блондинистом парике.
После того, как мы все стали очень весёлыми где-то часа через два-три, он поднял нас, человек этак двадцать, из-за стола и повёл по этажам поздравлять соседей! Помню, открыли нам двери в одной квартире, где было полно народу, Аркашка, вихляя задом, вошёл туда первым, сел на колени к какому-то парню и грубым басом попросил закурить у его подруги, остолбеневшей от такой наглости! Пару минут стояла немая тишина, пока мы не стащили его с колен обалдевшего хозяина и хором поздравили с праздником! Как ему не врезали тогда по залысинам, не пойму.
После аналогичных поздравлений, мы застряли этажом ниже у Бружинского, тоже из нашей компании, где нас осталось человек шесть мужиков, и мы стали готовить то ли грог, то ли глинтвейн, то ли пунш, поджигая это зелье и пытаясь выпить вместе с огоньком, для чего сливали в кучу крепкий чай, ром, кагор и спирт!
Сам Бружинский был не из числа нас, технократов.
Он был музыкантом.
Преподавал то ли в местной консерватории, то ли в музучилище, а вероятнее всего, там и там, но одновременно создавал хор в нашем университете, откуда вышла вся наша инженерная братия, и достиг в этом деле большого успеха!
Достаточно сказать, что под его руководством вскоре хор получил звание академического, и к нашей великой зависти стал выезжать за границу!
Первая поездка была в Польшу! О, Польша! Потом в Болгарию. О, Болгария! И прочие "О". Тогда ведь это было, почти как на Марс. Заграницу! За границу! За гра-ни-цу!
Серьёзные были времена, да.
Забыл я, к сожалению, имя этого человека, но был он маленький, сухонький, в очках с сильными диоптриями, шебутной, балаганистый и временами довольно неприятный, но об этом я не буду, земля ему пухом, помер он, не дожив даже до среднего возраста, говорят, от наркоты, потому как стимулировал он себя как следует, и мы об этом знали.
Кстати, после его смерти хору было присвоено его имя. Академический, имени Бружинского, хор Университета. Такие дела.
А в ту новогоднюю ночь он первым отключился после приёма на грудь пары рюмок грога или чего там у нас получилось, сваренного нами, пьяными, ибо был самым тщедушным из нашей компашки.
Последним отрубился Вова Шапиро.
И это понятно.
Вес его превышал вдвое вес музыканта, а потому и удельная нагрузка на кило живого веса была вдвое меньше. И вторая причина более поздней отключки заключалась, видимо, в том, что Вова, в отличие от нервного и уязвимого маэстро, был носорожьи непробиваем и мягкая улыбка крупного, грузного великана не покидала его чела даже в экстремальных случаях, в частности, даже тогда, когда он узнал об увольнении его любимой жены с должности старшего инженера по соцсоревнованию, о сути работы которой не догадывался не только он, но, по-моему, и она сама!
При этом девушка была доброй и непробиваемой, как и её супруг. Хотя пили они оба практически только морс и газводу, отказываясь в течение года от алкоголя и отрываясь на всю катушку только лишь в Новый Год, на Первое Мая и в Седер Пейсах, хотя в Седер положено пить понемногу и, фактически, только красное! Куда потом подевались эти двое, не знаю, но печёнка подсказывает, что если искать их, то только в наших теперешних краях.
Украшением наших застолий всегда был Валера.
Я о нём много тебе рассказывал, но здесь хочу подчеркнуть одну его особенность. Он редко смеялся, но его тёмнокарие глаза за очками сверкали и искрились, как говорится, на двести ватт!
Блестящий джентльмен, высокий, чуть сутуловатый, всё время с сигаретой в зубах, он был любимцем дам и … глубоко несчастным человеком.
Первый неудачный брак на генеральской дочке, видимо, обескуражил его настолько, что вторично он женился на серенькой мыши, правда, с университетским образованием, но полностью лишённой женского шарма. Дело в том, что первая жена в течение целого года после свадьбы (!) не подпускала его к телу, и ему пришлось развестись с ней, так и не получив объяснений! Он чуть с ума не сошёл, лёжа ночами рядом с молодым и ядрёным женским телом, и при этом ни-ни, ни в коем случае, ни за что, не сейчас и прочее тому подобное. Представляешь? Бывает и такое…
– Не представляю! Первый раз слышу такое. А что и почему?
– А хрен её знает. Так до самого развода она ему ничего и не объяснила. А потом вновь вышла замуж и завела нормальную семью. Чудеса какие-то. Вот.
Но и во втором браке Валера был не очень счастлив, никогда не приводил на наши сборища свою жену, никогда не приглашал к себе на дни рождения никого из друзей и закончил жизнь трагично.
Его младший сын-подросток, начитавшись есенинской и прочей акмеистской чёрнухи, повесился в возрасте шестнадцати лет, предварительно порезав вены на обеих руках, держащих школьную тетрадку в клетку, исписанную его собственными чёрными стихами про смерть. Это убило Валеру. Так он и не пришёл в себя от ужаса и вскоре после этого умер.
Такова судьба самого талантливого парня из нашей компании. Он ведь стал доцентом, заведующим кафедрой в нашем университете, уважаемым учёным и человеком. А вот в семье…
Но в "Синтетике", в возрасте между двадцатью и тридцатью, мы с Валерой давали прикурить!
Женщины тогда ещё не сделали его больным…
(продолжение следует)