Из моей книги "Циклотимия"
Цикл. Отстой-1.
Знаешь, Дока, вспоминать об этом тошно.
И не потому, что в подворотне.
Если это любовь – то она любовь в любом месте, даже в грязной шахте – Жерминаль помнишь? Автор Золя. Вот, вот.
А тут…
Я понял, что не жить нам с женой, уже после полутора лет совместной жизни. Разные мы люди.
Все разное.
Спросишь, как меня угораздило жениться?
А так.
Как женится большинство, а точнее – семьдесят процентов женившихся первым браком разводятся.
Так и я.
А когда понял, что коня и трепетную лань в одну телегу впрячь не можно, причем конем я себя не считал, - было уже поздно: в люльке кричал пацанчик, который был не виноват в том, что родители у него не подходят друг к другу, как те самые лань с конем.
Но совесть у меня была. Тогда уже.
То есть, бросить пацанчика она не позволяла.
Вот так и жили мы втроем, каждый сам по себе, кроме сынишки, естественно, который рос с двумя родителями и был как бы с обоими.
Невмоготу мне стало после очередного скандала по пустяковому поводу.
Я ушел из дому, переночевав на вокзале, где было не так одиноко.
Нет, я не ловил там баб, я тихо сидел на лавке, наблюдая за вокзальной суетой, и казалось, что жизнь продолжается и даже бьет ключом, а внутренний холод, безысходность и душевная пустота, леденящие меня, пройдут, что все исправится и снова затикают часики семейной жизни, и всё станет тип-топ!
Вернувшись домой, я понял, что ошибся.
Барьер пустоты и равнодушия не только не растаял, но стал разрастаться и леденеть.
Пить я не смог, хотя и пробовал.
А вот гулять начал.
Сначала это была соседка из дома напротив.
Заночевал как-то у неё.
Девке было двадцать три годика, только что замуж вышла, обнаружила, что молодой муж крепко выпивает и с горя отдалась мне. Так мы с ней стали мстителями. Мстили долго, лет десять. Она уже к тому времени двух мужей из дому выгнала, у меня список уложенных на спину дам увеличился человек до пятидесяти, а мы с ней все мстили и мстили…
Время шло.
Я не решался уйти от жены и бросить, как мне тогда казалось, сынишку.
Как же он без меня будет? - размышлял я. Я – душевный, чуткий, переживаю за него, болею вместе с ним. А у неё характер не нордический, а просто антарктический, непробиваема и все ей до фонаря: жратва, пеленки, будущее, общие интересы… Все до Фени. Это твои заботы! – бывало, скажет и уткнется в телевизор.
Ещё раз пошел на вокзал, потом ещё…
Жизнь стала терять краски.
Серость окутывала душу. Женщины стали привлекать всё больше и больше. Начался поиск замены.
Но увы! Полный отстой!
К телу жены перестало тянуть. Но гормоны-то играют! В двадцать пять, в тридцать лет! Прут из штанов! Практически постоянно.
Караул!
Доходило до кощунственных мыслей: трахнуть любую, облегчиться – и в кусты! Ударим по физиологии полновесным трахом независимо от души, интеллекта, красоты и прочих литературщин и словесных выкрутасов!
Прочь от Т. Лариной, А. Карениной и прочих выдумок блядовитых аристократов, вспахавших по молодости километры девственно чистых половых щелей!
Прочь!
Ближе к природе, к земле, к простушкам, лицом к деревне, к плугу, к сохе!
Сказано – сделано.
Первый получасовой роман произошел вскоре после очередной ссоры с битием посуды и громким разговором на супружеской кухне.
Из-за полного отсутствия жратвы после тяжкого трудового дня.
- Иди в столовку или в ресторан. Ты из меня кухарку не сделаешь!
- Какая кухарка? Я же с работы пришел! А ребенка почему не кормила, он же голодный?
Хлопнул дверью и злобно выскочил из подъезда.
Смеркалось.
Холодало.
Мутило.
Плохело.
А народ жил своей жизнью!
Ходил по улицам, ковырялся в зубах, норовил брать девушек под ручку. То есть, жизнь продолжалась!
Рядом с кинотеатром имени поэта Маяковского стояли лавочки.
На лавочках сидели мужики и говорили про политику. Временами вытаскивая из внутренних карманов бутылки и прикладываясь щербатыми ртами. Бомжи, в общем, сидели.
Впервые в жизни почувствовав близость к простонародью, я присел рядом. Ведущий конструктор мощного оборонного завода, комсомолец, общественник, я припал к корням.
- Пить будешь? – спросил сосед справа.
Но сосед слева внес поправку:
- Они, евреи, не пьют. Они… - и задумался, чтобы ненароком не обидеть меня.
Посидели молча.
Я обратил внимание на то, что неподалеку от нашей лавочки прохаживается тётка. Её очень толстая фигура в длинном пальто казалась неповоротливой и неохватной. Пальто темно-синего цвета, изрядно поношенное, никак не сочеталось с грязными, болотного цвета , сапожками, каблуки которых от тяжести хозяйки разъехались в разные стороны.
На голове было нечто вроде шапки или около того.
Лицо обыденное, то есть без особых примет. Толстый нос, узкие щели глаз, жирные прыщавые щеки и намалеванные яркой красной помадой губы.
В руке дама держала толстенную сумочку когда-то коричневого цвета.
Я понял, что мадам делает круги не просто так, а шпацирует с явно какой-то важной целью. Это было видно по ее лицу, временами впадавшему в тяжелый мыслительный процесс, о чем говорили сдвинутые брови и двигающиеся губы.
Через десять минут она подошла ко мне и с извиняющимся (это надо видеть!) лицом попросила отойти в сторонку.
- Я приехала из Каргата сдавать экзамены. Я учусь на заочном в финансово-экономическом. Я не замужем, разведена…
Тут она замолчала и стала ковыряться в сумке.
Та не поддавалась. Наконец, расстегнув молнию наполовину, дама взглядом пригласила посмотреть на содержимое сумки. Там была бутылка красного. 0, 75 емкостью.
Подбодрив меня таким образом, хозяйка напитка, сама став увереннее, продолжила:
- У нас там совсем нет мужчин. Я еще молодая, мне тридцать четыре года. Я без мужика уже третий год. Муж спился и сгорел. Я… Мне… нужен мужчина хоть ненадолго… хоть на пару минут… вы понимаете? Вот бутылка… вино хорошее…Пожалуйста, не отталкивайте меня… Прошу.
Знаешь, Дока, как говорится, я впал в прострацию!
С одной стороны… с другой стороны… со всех сторон в лучшие времена я бы дал тягу от такого предложения неопрятной бабы, но… отказываться ведь глупо!
Если женщина, так сказать, просит.
Да и сам-то я неприласканный давненько уже.
В общем, сомневался я долго, минуты две, а она в это тяжкое время с надеждой толкала меня бутылкой, вывороченной, наконец, из жуткой сумки.
Завернули мы за угол, за другой, за третий.
А я ведь уже докладывал, что смеркалось. Смеркалось, смеркалось, да и смерклось!
Впотьмах зашли в какой-то подъезд. Она, пыхтя, стаскивала с себя сбрую, забыв от радости про непочатую бутылку.
Кое-как справили обоюдную нужду, кивнули молча друг другу, да и разбежались.
Парился мысленно я долго, объясняя себе, что, мол, бывает и хуже, но потом, поняв, что сделал доброе дело несчастной женщине, успокоился.
Правда, недельку примерно поглядывал я на своего конька, проверяя, не хромает ли он, не чахнет ли, не опухает, не болит ли чего у него. Все в порядке. Обошлось.
Можно ставить галочку и искать новый объект для сброса давления в нижнем этаже.
Морально же никаких угрызений совести!
Развод был предрешен!
Осталось найти замену.
Такие дела, Дока.
Такие дела.