предыдущее здесь:
http://artur-s.livejournal.com/5136719.html
Из моей книги "Повести, рассказы, истории"

- Во! – взвился Старик. – А теперь, Докушко, расскажи, милок, про себя, хе, хе…Как тебя-то, солидного специалиста, занесло в такое протухшее болото? Только по-честному! Положа руку на это самое...
Друг из своего угла тоже заскалил зубы.
- Трудно мне в такой мерзостной обстановочке начинать свой рассказ! – смешливо молвил я. - Но я все же рискну, предварительно выпив шнапсу и закусив, чем Бог послал тебе на сей раз, гнусный Старикашка!
Кстати, Друг, кончай зубы сушить! Хлебни и ты тоже этого пойла, не при Старике будь сказано, ибо мог бы и Камю притартать из Парижу, где он, как оказалось, зря терял время ровно две недели тому как!
- Э! Ты зачем так грубо нападаешь на Кинзмараули, товарищ? Не желаешь – пей коньяк с водовкой, но доброе вино под эту закусь тоже не вредно вкушать иногда...
Да ты, я вижу, малость ошеломлен нашими с Другом атаками на вас, писак, бумагомарак, щелкоперов и волков позорных! Так ведь защищайся, дружище! Дай хотя бы устное объяснение своим позорным поступкам, я имею в виду, естественно, твои графоманские замашки!
- Хм. Хгм. Кха, кха, - прокашлялся я.
Дело было, друзья мои, давно.
Как говорим мы, пейсатели, тогда вода еще была мокрой, снег был белым, а девки – молодыми и горячими.
Лежал я как-то в больнице.
Жена уложила на предмет отдохнуть, ибо загнал я себя на работе до бессонницы.
А она как раз была заведующей отделением в той больничке, так что оказался я на больничной койке по блату.
Отдыхаю я, значит.
Сплю двадцать с чем-то часов в сутки, как кот. Или лев. Они ведь как, львы-коты? Пожрал, попил, вылизал себе все, что вылизывается – и снова на бок!
А надо вам доложить, что незадолго до укладки в больницу, года три до этого, я развелся и женился снова. Подробности вы уже знаете, так что не будем заостряться на этом вопросе.
И вот лежу себе в койке, скучаю, гляжу в потолок и вдруг…
В голове что-то зашевелилось, зажурчало, заскворчало, я бы даже сказал, запело...
И вот он, первый стих родился в моей отоспавшейся голове:
Летний зной раскалывает череп,
Осенью по нервам бьют дожди.
Вместо пик я выбираю черви.
Ухожу в себя – меня не жди.
Что-то вроде этого. Я аж вздрогнул и оглянулся:
- Кто это сказал?
Никого.
Я один в палате.
Мать честная, думаю, поэт родился!
Какой крутой поэт!
- Дока, кончай трепаться! Мы от тебя чего ждем? – объяснений! А ты чего дурака валяешь?
- Какой дурака, Старец! Я просто вспоминаю. Как это было. С чего началось. Как нормальный мужчина в расцвете лет на моих собственных глазах стал превращаться в Облако-в-Штанах, а точнее, в - Больничной - Пижаме! А ты говоришь!
Так вот.
Там было несколько строф, но последнюю помню:
Потому-то берегу я нервы
Летом и весной, когда дожди.
Вместо пик я выбираю черви.
Ухожу в любовь! Меня не жди.
Ничего себе.
Очень удивился я такой моей прыти, и потащил накропанный стих жене хвастаться.
Посмотрела она, прочла вторично и спрашивает:
- Ты где его украл? У кого?
Вот тут-то до меня и дошло: стих хороший, так как украсть плохой – надо быть дураком. Крадут хорошее! Верно, Дружище?
- Верно, верно, - прошепелявил Друг, давясь закуской, - а дальше что?
- Дальше я решил, что это лишь эпизод в моей бурной биографии, и к вечеру забыл об этом.
Но, проснувшись поутру и взглянув в окно, я неожиданно прошептал следующее:
В светлой дымке, в белесом тумане
Расплылись очертания дня.
Что так сердце щемит, что так манит
В отдаленные дали меня?
Мать честная!
Опять!
Я человек простой, я говорю стихами, как некогда заметил Аркадий Райкин по тексту, наверняка, Жванецкого Михаила.
Что делается!
Поэт, муха-бляха.
Ладно.
Записал я эти бессмертные строки.
И продолжил далее в том же духе.
Ребята! Клянусь, с той поры два-три раза в день на меня снисходило, и я только знай – записывал на листочки все это дело. Конечно, я понимал, что это – блажь, но поскольку рифмы пёрли откуда-то сверху, практически без напряжения, я записывал, отрывая листочки бумаги отовсюду, откуда только можно. Листочки копились сначала в карманах брюк и пиджака, потом перегружались на письменный стол.
Синие, желтые, белые листочки для заметок, линованные листы бумаги, целые и надорванные.
Жене я вначале не показывал писанину, но однажды она увидела:
Тихий шелест листвы я совсем позабыл,
Я забыл щебетание птах.
Этой белой зимой я навек разлюбил
Ту, что снилась мне в розовых снах.
- Кто тебе снился? – сурово спросила она, забыв, что прочла только что стих!
Мой стих.
И не спросила, где это я его стянул!
Это был прогресс.
Я – человек простой.
Но я заговорил стихами!
И я ответил ей экспромтом:
Ты не веришь, что стихи пишу я,
Думаешь, я их ворую?
Может быть, стихи – моя стихия,
Я пока что только озорую...
А когда, на следующий день, она попросила сочинить что-нибудь этакое про лето, и я выдал:
В июле тепло, очень знойно в июле,
Жара для июля – закон.
Дома свои легкие распахнули
Раскрытыми ртами окон.
- тут-то жена моя и поверила, что я перегрелся где-то, слегка тронувшись, но факт стихосложения признала и даже одобрила.
Вот так у меня началось.
Самопроизвольно, не по заказу, под воздействием суровой больничной обстановки, спонтанно и неожиданно.
И пошло.
И поехало.
Продолжение следует.