Предыдущее здесь:
http://artur-s.livejournal.com/5342899.html
Из моей книги "Циклотимия - бис"
Договорился, естественно, о встрече на завтра.
Завтра не получилось, не упомню уж почему.
Потом опять что-то.
По-моему, я еще одну там присмотрел...
Не суть важно.
Важно то, что я после санатория прибыл в облдрамтеатр на спектакль.
Это такой у нас большой-большой сарай со сценой.
Акустика хреновая, там до этого был капустный склад овощной базы, так что капустники – еще куда ни шло – слушать можно было, а драму – нихт!
Нихрена не слышно, а потому артисты орали, как резаные, чтобы зрители в двадцатом ряду не заснули!
- Да, хороший у вас театр был, - вставился Друг, - а что, там и классику ставили?
- Обижаешь, начальник, а как же! Половина всего Шекспира!
- Да ну! Верхняя или нижняя?
- Отвяжись, дурная жись! Шуточки у тебя кондовые! Наш театр...
А, впрочем, ладно, чего уж.
Захолустный театр был, конечно.
Для передовиков производства и доярок с высокими надоями...
Так, не сбивай.
- Про дояр... то есть, про артистку с высокими... этими... грудями... заслуженными, - съязвил все же Друг.
- Да, да, именно так.
Зашел я после спектакля в ее гримёрную, ну, такую кладовочку с большим зеркалом на фанерной стенке, попросился проводить до дому, предварительно напомнив о незабываемом вальсе-бостоне.
Она без промедления согласилась, и мы двинули.
Друзья мои!
Это были перестроечные времена, а потому вся пыль, грязь, щепки и грязные лохмотья бумаги от вялотекущих этих времен были у нас под ногами, а если попросту, натуральная сучья помойка пролегала между драмтеатром и домом моей большегрудой пассии.
Ибо театр этот находился на отшибе, чуть ли не за городом, что индексировало уровень культуры нашего мегаполиса.
Стало мне скучновато, если честно признаться, ведь одно дело – домогаться красивой женщины с пушистыми ресницами, а другое – шлёпать по такой помойке, инстинктивно отождествляя почти уже любимую женщину с таким декором!
Ладно.
Дотерпел я этот пейзаж до ее квартирки.
Входим.
Пустая двухкомнатная хрущоба, в большой комнате - разбитый диван и стол без скатерти с двумя кривыми стульями.
Зато все стены облеплены огромными афишами театра с её портретами в ролях классического репертуара: Шекспир, Мольер и прочие великаны.
И так жутко воспринимался этот контраст между афишами и нищенской обстановкой, что мне захотелось исчезнуть из помещения.
Увидев, что я слегка сбледнул с лица, красавица скороговоркой сообщила, что она разведена, двенадцатилетняя дочка – в деревне у мамы, а эту квартирку сделал ей режиссер театра, очень хороший друг и большой её поклонник.
Страсть резко остыла, ее сменила острая жалость.
Да, да, коллеги!
При всей моей напускной пошлости – я жалостлив внутренне, это у меня в генах.
Но, несмотря на это, я провозглашаю тост:
- За Говорящих Дам!
И пусть он звучит двусмысленно, но это как раз то, о чем я хочу рассказать!
Прозит!
Мы выпили, потом, закусив, дернули еще по одной, и Старик, сбросив хмурую маску, продолжил:
- Так вот.
Настроение у меня было минусовое, мысли о побеге и тому подобное, и вдруг сквозь грустные мои размышления пробивается монотонный голос из кухни:
Никогда
Над этим "завтра" солнце не взойдет.
Твое лицо, мой тан, подобно книге,
Где можно вещи странные прочесть.
Чтоб время обмануть, пусть дышат лаской
Твои глаза и речь: цветком невинным
Ты выгляди, но будь под ним змеей.
Я прислушался.
Это моя подруга, готовя на скорую руку насчет пожрать, бормочет такие красивые слова!
Память у меня и сейчас крепка, как видите.
Воспроизвожу по памяти классику.
И ворон сам охрип,
Прокаркавший нам здесь приезд Дункана
Нежданный, роковой. Слетайтесь, вы,
Смертельных мыслей духи, измените
Мой женский пол и от главы до пят
Меня жестокой злобой напоите.
Мама рОдная!
Да она же шпарит монологи леди Макбет, довольно кровавой дамочки!
К чему бы это?
Я крепкий мужчина, но в такой обстановке слушать такие слова, какое-то бормотание со смешками!
Мороз прошелся по шкуре!
Ладно, думаю, посмотрим дальше, что будет...
Старик закурил и, пустив плотную струю дыма, замолк, глядя невидяще в сторону моря.
А оно было удивительным!
Чистое, голубое, аккуратно и нежно переходящее на горизонте в небо.
И диссонансом в этой красоте звучали жесткие воспоминания Старика.
- Я сидел, как на иголках.
Обстановочка требовала немедленно смыться из этой неприятной атмосферки, но эго!
Эго требовало: пришел – сделай дело!
Ради которого и пришел.
Обычно в таких ситуациях я сразу шел напролом, не тянул резину, но тут меня давила какая-то сумрачность, что ли, тяжесть какая-то, понимаете?
В пустой и мрачной хате дамочка режет большим ножиком колбасу и при этом шепчет заклинания.
Тьфу.
А потом я должен с ней в койку...
Я и спрашиваю:
- А в чем дело? Ты почему озвучиваешь тени прошлого?
- Премьера завтра, - отвечает, - прорабатываю текст.
- Прямо сейчас? Может, я мешаю?
- Да нет, что ты! Сиди, сиди. Я уже привыкла...
- Елки зелёные, - думаю, - к чему привыкла?
Ладно.
Долго ли, коротко ли, выпили-закусили, пора бы и делом заняться, а я не могу.
Смотрит она на меня глубокими своими глазами, чувствую – ждёт.
А я – ни в какую.
Тормоз.
Сбила она меня с панталыку.
– Прочти, говорю, мне что-нибудь из Макбета, пока идет третья рюмка, вместо тоста!
Умная была баба, точно вам говорю.
Усекла, видать, мой мандраж и говорит:
- Ладно. Будем здоровы. Слушай:
Твоя надежда
Была пьяна и выспалась теперь?
И, бледная, зелёная, глядит
На прежнюю решимость? С этих пор
Я о любви твоей того же мненья.
Боишься ты на деле храбрым быть,
Каким желаешь? Хочешь ты иметь
То, что считаешь украшеньем жизни,
Оставшись трусом в собственных глазах?
И "я хочу" слабеет пред "не смею",
Как бедный кот в пословице.
(продолжение следует)