Из моей книги "Повести, рассказы, истории"
– Жак, а ты знаешь разницу между анусом и бонусом?
– Ты что! Это же несравнимо. Но разницы не знаю. Это анекдот?
– Да, конечно. Анус – это у мужчин. А у женщин это бонус. За хорошую работу в нужном месте, там, где все это делают.
– Хх-х-х. Смешно. Но не понял. Как это?
– Да ладно. Проехали. Вот я тебе сейчас другое расскажу. Ты ведь знаешь, что такое башлык? Капюшон по-французски. Ты же марокканец, ты французский знаешь?
– Родной язык. Иврит у меня уже потом стал родным. А с детства я говорил по-французски. В семье у нас…
– Погоди, погоди. Дай я тебе про башлык расскажу, а потом ты уже расскажешь мне про свою семью, ладно? Вот слушай.
В самом городе. И охраняли один наш объект. Дело было ночью. Я и ещё один были в патруле. Холодно было очень. И мы тепло оделись. В комбинезоны. Знаешь, такие плотные, с башлыками, то есть, с капюшонами. Башлык – это по-русски. Или по-татарски, не помню уже. Меня ведь в Израиль привезли в детстве, в семь лет. И я кое-какие слова по-русски знаю. А сейчас моя жена из России говорит со мной по-русски, так я вспоминаю многие слова. Например, задница. Или башлык. Вот я тебе про башлык сейчас и расскажу.
Ходим мы с этим моим напарником вокруг объекта, ходим. Автоматы наизготовку. Потому что много тогда было проблем. Вот и ходим с автоматами. И холодно. Потом этот друг и говорит: Я срать захотел. А уходить с поста запрещено, ты ведь знаешь, сам служил…
– Да. Я служил двадцать лет. Только не в армии, а в полиции. Это как раз…
– Подожди. Потом расскажешь. Я сначала про башлык. То есть, про капюшон. Так вот. Отлучаться с поста нельзя из патруля. А туалет-то внутри здания. Что делать? Припёрло мужика. Лопну, говорит. Ну, я ему и посоветовал зайти за угол и там по-быстрому облегчиться. Тут, рядом, за углом. Как бы в патруле, но по-быстрому!
Он так и сделал. Быстро-быстро. И возвращается довольный.
Ну, идём мы дальше вокруг объекта. Только я чувствую – пахнет! Воняет во-всю. Что такое? Смотрим по сторонам – ничего. Говна не видно. Потом я его осмотрел сзади – тоже нормально. Чистый комбинезон. Что за чёрт?
А потом холодно стало. Часа три ночи уже было. Ну, мы и натянули башлыки на голову. Потому что ветер поднялся. В Газе ночью тоже холодно. Это же в декабре было. Градусов двенадцать ночью было. Холод.
Вот. Натянули башлыки эти. И он как заорёт! Друг-то мой. Ага.
Смотрю, по голове его течет! Говно. Хаха. Он, оказывается, когда по-быстрому оправлялся, то и навалил в темноте-то в этот башлык! В капюшон, то есть, по-французски. Смех, да и только.
А теперь ты расскажи, про семью и про что ещё ты хотел рассказать?
– Смотри, Ким, мы не зря начали этот разговор с ануса и дерьма в капюшоне. Вся жизнь – это дерьмо! И моя в том числе. Вот слушай, если хочешь.
Родился я в Марокко, в Марракеше. Это северо-запад Африки. И живут там арабы. А нас, евреев, занесло туда, видимо, после разрушения Второго Храма, когда нас разогнали из Эрец-Исраель по всему свету. Часть евреев попала в Испанию, за Гибралтар, часть убежала во Францию, а часть осела в Марокко и Алжире. Да что я тебе рассказываю? Ты ведь знаешь историю нашего народа.
Так вот.
У нас была большая семья, отец, мать и четверо детей. Отец был поставщиком кож для королевского двора. В те времена, в двадцатые годы, король наш хорошо относился к евреям. И всё было хорошо.
Мы учили в школе французский язык, потому что Марокко тогда был протекторатом Франции. А в синагоге нас, еврейских ребятишек, учили ивриту. И я хорошо знал и знаю оба языка. Но в синагоге нам постоянно объясняли, что наша страна – это Израиль. Разрушенный, разграбленный, уничтоженный врагами – римлянами, византийцами, арабами. И наша земля – это Палестина. Ба шана абаа бэ Ирушалаим а-бнуя – это мы слышали с пелёнок. На будущий год – в Иерусалиме!
С этим я и вырос.
Когда мне стукнуло семнадцать, мы с друзьями решили вернуться на историческую родину. Сказано – сделаем!
Отец мой не возражал, а наоборот, свёл меня с нужными людьми. Дело в том, что французы, как и марокканцы, не давали евреям свободно выезжать из страны, потому что среди нас было много ценных специалистов и их не хотели отпускать. Как и в Руссии в советские времена. Ни там, ни там не было демократии. Это сейчас, езжай, куда хочешь. Правда, не знаю, как сейчас в Руссии? Ты ведь оттуда приехал.
– Да. Но меня привезли маленького, а сейчас мне неинтересно, что там делается, а потому не знаю, отпускают или нет.
– Ясно. И вот, помню, отец передал меня одному знакомому и тот отвёз меня в Касабланку. Тот говорил всем, кто спрашивал про меня, что я его помощник, и мы едем работать. В Касабланке мы пробыли совсем недолго. Надо было дожидаться ещё одного человека. Только потом я узнал, что они оба связаны с Еврейским Агентством, с Сохнутом, который помогает евреям со всего мира возвращаться на историческую родину.
Нам надо было перебраться в Алжир, потому что из Марокко нельзя было выбраться легально. Этот человек вскоре появился, взял меня и через Мекнес довёз до Оуджи, что на границе с Алжиром, а там заплатил пограничнику, мы перебрались через границу, и он довёз меня до морского порта в городе Алжире, где и посадил на корабль, идущий в Марсель, во Францию.
В Марселе я попал в лагерь, где уже было много евреев из разных стран, там мы пробыли две недели и снова сели на корабль, который и привёз нас в Израиль, в Хайфу.
– Ты не боялся?
– А чего бояться? Мы же с ранних лет об этом мечтали. Было здорово и интересно. Это потом уже…
– Что потом?
– А вот слушай. Не торопи.
В Хайфе нас сразу переодели в военную форму и отправили в армейский лагерь.
– А какой это был год?
– Сорок восьмой. Год основания государства. Тут шла война. Но меня отправили на службу в полицию. Учли, что я знаю французский, иврит и арабский. Тогда всех, кто знал арабский, брали в полицию или в секретные службы. Уже тогда ясно было, что Израиль – это не простое место, и тут будет весело. Всегда.
– Думаешь, всегда?
– Во всяком случае, долго. Ты посмотри на карту. Да что я тебе говорю, ты же танкист! Сам всё знаешь. Так вот.
Стал я привыкать к жизни в новой стране. А жить-то надо было в казармах. Стирать, обслуживать себя… И вообще… В общем, познакомился я с одной… Она тоже из Марокко приехала. Стал гулять и нагуляли мы своего первого. Мы оба молодые, я на тяжёлой службе, она с ребёнком. Тяжело.
И вот так мы крутились четыре года. До пятьдесят второго!
А потом она сказала: – Всё! Не могу больше. Поехали обратно. К родителям в Марокко!
... И мы уехали.
– Ой. Куда? Отсюда в Марокко?
– Слушай. Ты думаешь, здесь всегда было, как сегодня? Думаешь, здесь всегда был рай, как сейчас? Тьфу. Да здесь ничего не было! Пустыня голая была! Жили в палатках или в казармах! Со жратвой проблемы. Вокруг – война. И мы уехали. Я рассказал начальству, что и как, и меня отпустили. И всё! Уехали.
И целых девять лет я снова жил в Марокко. До самого шестьдесят первого года! У своей родни. Вот так.
Но там начались другие проблемы. С женой. Она оказалась сварливой и грубой женщиной. Правда, родила мне там ещё четырёх детей. Но с каждым новым ребёнком грызла меня все сильнее и сильнее. То я мало зарабатываю, то я не так посмотрел, то я не то сказал! Я стал убегать из дома. Сил не было! Злая баба – это самое страшное в жизни! Запомни! Ты ещё молодой. Сколько тебе? Сорок пять?
– Сорок шесть. И я не жалуюсь. У меня же тоже четверо ребятишек…
– Да. Но у тебя жена из России. Это другое дело. Я ведь тоже сейчас живу с русской. Ну, то есть, с еврейкой из России. Не зря ведь они нарасхват во всём мире, российские бабы! Они покорные, тихие, хозяйственные. А там-то была марокканка! Злая, крикливая и, скажу тебе по секрету, тяжела на руку! Однажды, когда я поздно пришёл, она так… Да, ладно. Это неважно. Важно, что я стал бегать от неё на сторону и искать другую женщину.
Flag Counter
Но ты знаешь наши еврейские законы. Раввинат разводит только в том случае, если согласны обе стороны. А она не давала мне развода! А что? Я семью кормил? Кормил. Детей любил? Любил. Чего ей ещё надо? Вот и держала меня около себя.
– Ну, а дальше?
– Дальше было плохо. Решил я сбежать от неё. И подался к одному знакомому в Касабланку.
Он спросил, знаю ли я счёт? Конечно, я знал. А вот сведи-ка мне расход-приход, спрашивает. Я посидел немного и свёл. Он говорит, ладно, давай, работай!
Так я стал работать в Касабланке. Работы было много. У него была большая фабрика по выделке кож. Коровьи, овечьи, козьи кожи. Народу работало больше ста человек. А я стал бухгалтером. У меня голова-то работала хорошо. Это сейчас я на пенсии и забываю, куда очки положил. А тогда я был молодой, красивый и сильный. Вот.
И положила на меня глаз одна арабка. Марокканка.
Стал я с ней жить. А что? Она – баба красивая, горячая.
– А жена тебя не искала? Родители тоже?
– Отцу я сказал, где я, мать тоже знала, но жене они ничего не сказали. Детей помогали поднимать. Я им деньги пересылал. Но жена не знала, где я. До поры, до времени…
И вот, стал я жить с арабкой.
Она, конечно, вскоре забеременела. А потом собралась с родичами в Мекку. На Хадж. И сказала мне, что когда она вернётся, то поведёт меня к своим родителям, и мы поженимся! Но сначала я должен принять мусульманство! Вот! Видишь, какие женщины! Они крутят нами, как хотят! Если, говорит, откажусь перейти в мусульманство, то мне её папа голову отрежет! А это серьёзно. Папа-то у неё, оказывается, муллой был. А я не знал… Да. Связался я тогда…
В общем, беда. Опять надо было удирать куда-то. А куда? У меня ведь дети! Пятеро! А мне тридцать лет всего. Эх.
– Да. Не позавидуешь тебе. А дальше что было?
– А дальше… Что было… Вернулся я в семью. Попробовал начать с женой всё сначала. На полгода хватило. Опять стала она орать и портить мне жизнь. Ох, женщины, женщины! Я снова попросил у неё развода.
И вдруг она согласилась! Знаешь, древняя пословица говорит, что ты никогда не поймёшь путь змеи и мысли женщины! Что она задумала, я не знал.
Потом она говорит: Давай вернёмся в Израиль и там я дам тебе развод. Не хочу, говорит, жить в Марокко, надоело.
А жизнь там стала тем временем хуже. Стали евреев зажимать и они понемногу уезжали, кто во Францию – это богатые, с деньгами, а кто победнее – в Израиль.
Посоветовался я с родителями, да и вернулся вместе с женой и детьми.
Пошёл в полицию, показал свои документы, объяснил причину девятилетнего отсутствия, и меня снова взяли на работу!
И сразу я попал в переделку.
Сначала меня направили в Хеврон. Потом перевели в Иерихон. Потом в Вифлеем. Это всё на Западном Берегу. И, знаешь, мне было там хорошо. Во-первых, потому, что мы снова стали ругаться с женой, она меня просто изводила. И я рад был нести службу подальше от неё. Она-то с детьми была в Хайфе у её родственников, а потом я купил квартиру в Беер-Шеве.
А я был доволен вдали от неё.
А потом, там, особенно в Иерихоне были такие арабки…! Пальчики оближешь! Нет, не мусульманки, конечно, а христианки. Но они тоже сладкие!
Потом жена стала меня тащить домой, приезжала в часть, устраивала истерики, скандалила с моими командирами… А развод так и не давала! И мне ходу не было: бабы у меня были, а жениться нельзя! Я же неразведённый.
Такие дела.
Но потом я устал от всего этого и попросил перевести меня подальше. И меня перевели в Газу.
Я проработал в Газе до самого восемьдесят второго года, когда там началась большая заваруха.
Ведь как было до этого?
Мы заезжали в любую арабскую деревню, почти всё было спокойно. А потом пошло!
И убийства, и теракты, и самоубийства террористов.
Помню, вызвали меня в одну деревню. Террорист подорвался около одного нашего блок-поста. А я всегда брал с собой фотографа для документализации отчётов. Араб был такой. Наш, израильский, из Нацерета. Смешливый парень, юморист, шутник.
Подошли мы к месту взрыва. Всё в крови, одна нога – там, другая здесь, кишки на кустах, голова у – забора. Он к голове подходит, аппарат наводит на голову и ласково просит:
– Улыбочку, пожалуйста! Сейчас отсюда птичка вылетит!
Как-то попросил я одного нашего офицера на джипе подвезти меня до Тель-Авива. Он говорит: ладно. А потом, когда я собрался уже, он извинился и сказал, что должен срочно подбросить трёх солдат до Сдерота, и места для меня нет.
А назавтра я узнаю, что по пути его машину закидали гранатами и он погиб вместе с солдатами. Так что я случайно остался жив.
Потом были ещё разные случаи, когда на нас нападали из засады. Меня три раза ранило, но я живой, как видишь!
После этих дел я пошёл к начальству и попросился на досрочную пенсию. На два года раньше.
Это было уже в восемьдесят втором году. Мне был пятьдесят один год.
И с тех пор я пенсионер.
– А что с разводом?
– До сих пор не дала она мне развода. Три года назад похоронил я её. Рак. Дети меня навещают. Я езжу к ним то на свадьбы внуков, то на похороны соседей и друзей. Они у меня в разных городах. Кто в Ашдоде, кто в Иерусалиме, а кто в Хайфе.
А сам я, как видишь, живу уже пятнадцать лет с русской. Ну, то есть, она еврейка из Руссии. Мы не расписаны. Составили договор на случай чего. Чтобы она что-то получила, когда умру. А то детки-то знаешь, какие сейчас? Из глотки выдерут!
Хотя они у меня хорошие. И меня любят. Так они говорят…
– А чего это вдруг ты развспоминался, я уже забыл?
– Так это ты же сам начал: анус, бонус … И мне сразу вспомнилось… Жена-то моя любила такие бонусы! Ещё как.
– Ясно. А башлык что тебе навеял?
– Башлык? Он мне навеял одну фразу на арабском.
– Какую-такую фразу?
– Калям фади!
– И что это значит?
– Это значит: Пустой разговор. Болтовня.
Кончаем калям фади! Пора за работу приниматься! Видишь, какая очередь в нашу лавку собралась! Уже восемь часов!
Открывай двери! Народ заждался.