Из моей книги "Повести, рассказы, истории"
предыдущее здесь:
http://artur-s.livejournal.com/6060977.html
- Мда. Бывает. – Друг покачал головой. – То есть, ты так и не вылечился. Болеешь головой с тех пор? До сих пор идут стихи?
- Э, нет! Со стихами интересная получилась история.
После первых "нежданчиков", которые я выдал в больнице, из меня буквально полилось наружу!
Что это было – дерьмо или золотая лава, я не знал.
Был в Союзе у меня друг, член Союза Писателей СССР, некто Юра.
Он катал рассказы и повести про соцсоревнование и про скорый приход коммунизма.
Не брезговал Юра и стишатами. Тоже что-то верноподданническое.
Я показал ему свои опусы.
Он одобрил. Да, сказал Юра, это настоящие стихи! Я, конечно, воспрял, но тут же сник.
Во-первых, Юра объяснил, что появиться в поэтических журналах – это должна быть большая сноровка или большой талант. У меня ни того, ни другого не было – я это отлично понимал.
А во-вторых, я уже навострился в Израиль, потому как продолжать существование в разваливающемся эсэсэре мне не хотелось.
Я плюнул на идею публикования и вскоре уехал.
Кстати, к слову, вы гляньте, граждане, как красиво за окном!
Тьма, сошедшая на Средиземное море, была пронизана миллионами огоньков.
Желтоватое освещение домов прорезалось могучим великолепием подсветки Бахайских садов с ровными линиями огней, переходящими в замысловатые фигуры.
Далеко внизу феерическое зрелище нефтеперерабатывающего комплекса, расцвеченного лампочками дневного света, гармонично обтекающими контуры зданий, сооружений, трубопроводов, завораживало взгляд.
Яркое освещение улиц, площадей города четко ограничивалось рамками дорог, многочисленных шоссе и улиц, подчеркивая фантастическую картину урбанизированного куска страны, уютно разместившегося на склонах библейской горы Кармель.
Мы помолчали, впитывая эту необыкновенную картину.
- Ну, ладно, - раздался голос Старика, не любящего сюсюканье. – Дока, а дальше-то что?
- Дальше надо горло промочить.
А то рассказывать мне еще много, а першит – сил нету.
Наливай, товарищ!
Кстати, заметьте, граждане, что я излагаю подробно о том, как у меня лично это всё началось. Заметьте, что не было никаких мыслей лезть в герои, в литературу, западать в анналы.…
Попёр стих – ну и ладушки.
Это потом уже пришла пора решать, что с ним делать.
Хотя поначалу даже смешно было об этом подумать! Кругом один иврит! Никаких тебе русских радио и телевидения! По-моему, была в 91-м году какая-то заштатная газета-стенгазета, но я долбал иврит и не интересовался вообще русским языком.
Иврит!
Иначе пропадешь!
Да что я вам объясняю – вы сами с усами!
Лехаим!
- Да. А в Израиле поначалу было не до стишков.
Ульпан, иврит, потом работа в конструкторском бюро по 10-12 часов до посинения внутренних и наружных органов – тяжко было.
Но затем я ушел от рабского труда, меня приняли в солидную фирму, где мне удалось прийти в себя, оклематься, осмотреться и застрочить о новых, необычных впечатлениях от необычайно красивой страны и разных людях, с которыми пришлось общаться на языке, которому несколько тысяч лет.
Вроде бы, и люди – другие, и климат другой, и все другое, а ассоциации прежние:
Как удар, отколовший льдину
От массивного айсберга жизни –
Звон бокала, унесшего длинный
Год, прошедший на новой отчизне.
Я несусь на оставшейся части
По мерцающей лунной дороге.
Впереди успехи, несчастья
И потери. Всё, как у многих.
Так и шло.
Работа, новые впечатления, поездки по стране и за рубеж.
Уже были Греция и Египет, Турция и Франция, уже набралось штук триста-четыреста листочков со стихами, как вдруг...
Иду я как-то по улице и вижу объявление на русском языке корявым почерком: "Интересующимся русской литературой (проза, поэзия) просьба позвонить по такому-то телефону".
Позвонил.
Встретились.
Поговорили.
Показал свои листочки.
Мне и говорят:
- Да, это стихи. Кроме шуток. Мы тут хотим сборник стихов сочинить. Хочешь поучаствовать?
Хочу, говорю.
И вот тут один из членов этого литературного объединения, бывший заместитель главного редактора одного из крупных советских издательств и говорит мне:
- А ведь можно книгу сделать из твоих стихов. Сборник.
- А как?
- Я уже сделал несколько.
- ...?
- Я редактирую, есть корректор, компьютер под рукой, принтер работает, отчего же не сделать?
- А обложку?
- Я отработал технологию. Это же там, в Союзе, надо было иметь тридцать или триста человек в издательстве, а здесь для малых тиражей вполне достаточно трех человек.
- Ну, давай, попробуем!
Так все и началось.
- Хм, – крякнул Старик, внимательно слушавший и, к моему удивлению, не перебивавший ядовитыми замечаниями до сих пор. – А нафига тебе это понадобилось?
- А почему бы и не попробовать! – вдруг заступился за меня Друг.
- Вот что я скажу вам, ребята. – Я медленно подбирал слова. – Количество просто перешло в качество. Эти триста с чем-то листочков давили меня душевно. Жалко было такое добро выбрасывать. Ведь там было нечто вроде моего дневника, там сидела память.
Но было еще нечто совершенно неожиданное и непредсказуемое.
Когда мы с этим редактором прикинули вид титульного листа с моей фамилией и именем, да еще со скромной картинкой и названием книги, скинули это на принтер, и я принес это домой показать жене – реакция её была удивительной!
Она глянула на сложенный листок – и расплакалась!
Мужики, вы знаете мою жену.
Это собранный, выдержанный человек. И вдруг – такая реакция! Меня полоснуло по сердцу. Разве не стоило делать книжку, чтобы это вызвало такие эмоции родного и любимого человека? Я извиняюсь за высокий штиль, как говорится, но нету у меня сейчас желания юродствовать!
Я сказал.
Точка.
- Да. Это, конечно… - промямлил Старик.
- Ну, а дальше? - попросил Друг.
- А дальше стало весело. Сделали мы экземпляров сто, и я давай дарить направо-налево! Родным в Россию послал, друзьям, здесь в Израиле раздавал всем, кто попросит…
- Погодь, погодь… - Старик оживился. – Тебе, что, забесплатно этот редактор трудился? Он альтруист или придурок?
- Да. С этим делом я лихо пролетел! Не в трубу, но около этого...
- А поточнее не доложишь?
- Точнее? А точнее было так.
Один листок первого экземпляра книги обходился в 10 шекелей, по-тогдашнему курсу где-то около трех доллариев. Берем двести восемьдесят страничек, умножаем на три...получаем восемьсот сорок зеленых денег.
Это первый экземпляр. Потом размножение.
Каждая книжка около пятидесяти долларов обходилась.
Итого...о-го-го, сколько итого!
Короче подзалетел я лихо!
Но зато имел кайф, ребята, на полную катушку!
Во-первых, держишь её, как ребеночка, нюхаешь... пахнет хорошо!
Во-вторых, визуально приятно: моё детище!
В-третьих, понимаешь, что это память, это надолго, это тебя переживет! Ты уже будешь порхать по райским кущам или жариться на сковородке, что гораздо вероятнее, а кто-то будет читать, листать, вспоминать тебя, давно ушедшего...
Йэхх...
Приятно, чёрт побери! Ну, и в-последних, отзывы тех, кто получил книжку, да ещё и прочитал! Опять же приятно.
- Ну-ну. Да ты сибарит, Дока! Кайфуешь от метафизики…
- Погоди, погоди, Дед. А дальше было еще круче!
Кто-то послал книжку на русское радио, которое к тому времени уже было создано.
Это был девяносто пятый год.
И вот звонит мне Фредди бен Натан, ведущий передачи, и записывает интервью со мной, а на завтра выпускает эту запись в эфир!
Минут пятнадцать я трепался, отвечая на вопросы и читая стихи.
Очччень приятно, доложу я вам!
Дело в том, что Фредди сообщил мне, что это дело пойдет в эфир на страны бывшего СССР.
Ну, и что думаете, граждане?
Стал получать я звонки из Израиля, а потом и с Украины и России, где Голос Израиля ловили знакомые и родичи.
Потом, еще лет десять в своей передаче Фредди читал стихи из моего сборника.
Я узнавал об этом из звонков друзей и знакомых из Иерусалима, Тель-Авива, Натании и так далее, потому что сам я очень редко слушаю русское радио.
Потом один композитор написал музыку на десяток моих стихотворений и одну из песен мы записали в студии, потом послали на радио аж на два канала, и там ее крутили!
Здорово!
- Да, Дока, ты тяжко болен. Ты, фактически, уже на грани помешательства. О чем говорит твоя филантропия. То есть, ты поглупел на глазах в моих глазах, извини за тавтологию!
- Чего ты на него напустился, Старый? – вступился Друг. – Чего ты попёр на него буром?
- А как же! Он, чудак на букву М, тратит на свои прихоти семейный бюджет, и я, как друг, не могу пройти мимо его преступлений! Свету жалко. Она бы лучше купила себе всякие цацки!
- Это да. Это есть. Бюджет временами горит огнём. Но жена, в отличие от тебя, Старикашка, понимает, что муж попёр в анналы истории и литературы, и не препятствует! – я оправдывался, как мог. – Но надо отдать мне должное, так сказать, в прямом и переносном смысле. Потом, когда пошли еще книжки, я стал пытаться заткнуть прорехи в бюджете!
- Заткнул?
- Да ты что! Никак не выходит. Ты же не можешь слупить с читателя, который тебя уважает и в рот тебе смотрит, хотя бы себестоимость книги, изданной на свои бабки малым тиражом не через крутое издательство! Но все же частично они стали оплачивать мне расходы на тиражирование.
- Погоди, а почему бы тебе не попробовать полазить по этим самым издательствам?
- А когда? У меня есть время для этого? Вот сегодня мы треплемся, потому как выходной день! А в рабочее время я могу отвлечься? Или поехать в Россию и мотаться по издательствам, как цуцык или как знакомые мне пейсательницы? Ладно, подожду, когда посмертно признают гением и за бесплатуху напечатают всего меня мильёнными тиражами, а я сверху уже прослежу, чтобы все было по-честному!
- Ага, ага. Давай, давай. В анналах-то хорошо будет! Да, да. Бедная Света. Достался же ей мудило с нижнеготагило.
- Не груби, Дед!
- Ладно, ладно, не обижайся, Дока, я же не по злобе. Ты скажи лучше, а тему эмиграции-репатриации ты обыгрывал? Уж очень несладко было тут в первое время!
- Ха. Еще как обыгрывал! Тогда, во время интервью с русским радио я прочел свои "Карты". Ты ведь помнишь этот стих?
- Да, нет, призабыл малость, напомни!
- Пожалуйста. Кстати, это попало в Альманах.
Ты вглядись в короля и даму –
Это образ и мой и твой:
Ниже пояса – просто драма!
Те же, только вниз головой!
Эмигрант – как игральная карта.
Пополам перерезана жизнь!
Верх – что начиналось от старта,
Низ – оставшиеся миражи.
Наши мысли, мечты – всё с нами,
Но игрива злая судьба:
Здесь одни из нас вверх ногами,
А другим – вообще труба.
Мы живём как бы в двух стандартах,
И в обоих глаза зашорены.
Симметричны, как половинки карты,
Только смотрим в разные стороны!
- Да, злобненько так…
- А ты вспомни, Старый, это написано примерно в 92-м -93-м годах.
Помнишь, как ломались судьбы некоторых из нас?
Как бывший крупный специалист-электронщик работал дворником в больнице Тель-а-Шомер? Как садили нас на рабскую работу за бесплатно? Я же рассказывал вам, как меня в первой моей израильской фирме держали за лоха: без договора, без отчислений, на малых копейках, пока я не взбрыкнул!
- Да, но я не заметил, чтобы ты сильно озлобился.
- Это да. Потому что довольно быстро понял кое-что и, кстати, отразил это в бессмертном стихе, который и продекламировал с пафосом хороший человек Фредди Бен Натан:
Мир иной здесь и люди другие,
Жизнь течет по законам другим.
Даже если гнетет ностальгия,
Понимаю я – здесь не враги!
Просто – там - я друзей оставил,
Место действия – там – моих снов.
На тех окнах закрыл я ставни
И задвинул покрепче засов.
- Слушай, Дока, а дальше что было? – Друг подал голос. – Ты хоть писателем себя ощущаешь?
- А как же! Сразу классиком себя чувствую. Ты в детстве в классики играл? Знаешь, мелом на асфальте рисуем классики…и прыгаем! Да нет, Друг, какой там писатель! В лучшем случае, графоманом себя чувствую. Знаешь, кто такой графоман?
- Догадываюсь, но точного определения не знаю.
- Классическое определение графомании дано в Википедии. Вот, привожу по памяти, которая, как вам известно, у меня прекрасная.
"Графомания - влечение и пристрастие к усиленному и бесплодному писанию, к многословному и пустому, бесполезному сочинительству. Графоманы стремятся опубликовать свои произведения. Так, не имея литературных способностей, они пытаются (иногда успешно) издать свои художественные произведения, а графоманы, не имеющие научных знаний, стремятся опубликовать свои псевдонаучные трактаты. Графоманические тенденции нередки у шизоидов и сутяжных психопатов."
Ман – это от слова мания.
А граф – это от слова "писать".
Так вот получается, что у меня мания писать!
Нравится мне это.
Душа изливается, что ли, и подспудно чувствую облегчение.
Как пописать сходил – легче становится!
Говорит же Жванецкий, что писАть, как и пИсать, надо, когда уже не можешь сдержаться!
Излиться надо.
Правильно злой Старик говорит: болезнь это! Неизлечимая. Так что я – или шизоид, или сутяжный психопат!...
Вот.
Спрашиваешь, что дальше было?
...Потом как-то случайно написал прозой текст из еврейской пост-египетской истории.
В смысле, о выходе из Египта.
Этот текст поместили в один сборник, в другой, потом в Альманах.
Потом в альманахах появились мои стихи из первой и второй книжек. Альманахи, говорят, есть во всех библиотеках Израиля.
Потом стал писать книгу прозы.
Потом в Интернете стал писать рассказики, собрал их в книжку, издал небольшим тиражом.
Потом… потом суп с котом.
Пишу помаленьку. Графоманю. Имею кайф от этого.
Но всё равно всё это – вторично.
Мне нравится моя научно-инженерная работа.
Та, в которой я профессионал.
Та, которая сделала меня человеком. Независимым и более-менее обеспеченным. Независимым и от редакторов, и от читателей, и от писателей с их Союзами. И это для меня первично!
Кстати, уже поздно, и под занавес расскажу я вам, ребята, как я чуть не стал членом Союза Писателей Израиля.
Это интересно и поучительно.
Прочитал мою первую книжку некий профессиональный писатель, член Союза Писателей Латвии, член СП СССР и член СП Израиля. Старый такой дед, добряк и умница.
– Я напишу Вам рекомендацию в Союз Писателей Израиля.
Я так и сел, где стоял.
А он продолжает.
– Но нужно две рекомендации от членов СП. Пошлите книгу по вот этому адресу и попросите рекомендацию!
И дает адрес.
Я посылаю.
Через месяц получаю вторую рекомендацию и звоню в СП.
Секретарь этого СП и говорит:
– Посылайте две рекомендации и два экземпляра книжки по такому-то адресу.
Я посылаю.
И жду. Месяц жду. Два жду.
Через три месяца звоню: Как дела?
Он отвечает:
– Члены СП изучают книгу, обсуждают.
Ладно. Пусть, думаю, обсуждают.
Потом еще пара месяцем минула.
Опять звоню.
– А где мой членский билет, мол, в Союзе Писателей?
– Кхе, -– отвечает секретарь, – кхе, кхе. Молодой человек! Я прочел на обложке, что Вы работаете в Израиле по специальности. Это так?
– Так.
– Зарабатываете нормально?
– Можно и так сказать.
– Так зачем Вам этот Союз Писателей? Вы знаете, что это такое? Это фактически профсоюз для старых писателей, которые не могут освоить иврита и продолжают писать на русском языке, зарабатывая в газетах гроши. Они все полуголодные. Они ведь больше ничего не умеют делать. Они не могут приспособиться. Они несчастные. И вот Союз Писателей таким старикам помогает по мере сил. Вы хотите забрать часть этих грошей у стариков?
– Ни в коем случае! Ни божемой!
– Ну. А тогда зачем вам этот Союз?
– Вас понял. Благодарю за разъяснение. Всего хорошего. Отбой.
Вот так и не стал я израильским пейсателем.
А стал писать всякую муть в Интернете.
В Живом Журнале.
Вы, Друг и Старик, как честные и благородные люди, не слышали, конечно, о таком феномене на букву фе.
Ну, и не надо!
Живите спокойно. Работайте.
Кушайте водку и Киндзмараули.
А я пойду домой.
К жене. И к этому чёртовому ЖЖ, будь он вечно жив и здоров!
А себя я давно и не без оснований называю графоманом, в отличие от прыткой молодежи, бьющей себя в грудь копытом и подчеркивающей свою принадлежность к властителям дум – писателям. Эх, молодежь, молодежь… Новое шустрое поколение.… Куда уж нам, графоманам…
– Постой, постой, Дока. Один вопрос под занавес. Ты к чему это привязал своё объяснение по поводу писательства и графоманства к больнице, к болячкам и, главное, к разводу и ко второй жене? Какая связь между этими бытовыми событиями с твоей частной жизнью и высокими понятиями "литература", "графомания", "анналы истории" и "помойка истории"? Ты ничего не перепутал, приятель?
– Отнюдь, – как говорит внук автора "Тимура с его командой", шевеля толстыми губами, – отнюдь!
В том-то и суть, что всё это намертво завязано!
Первая жена, в общем-то, хороший человек была, но сухарь и себялюбивая до чрезвычайности, ей до меня и даже до сына было до фонаря, неохота было ей отвлекаться от своей красоты, тряпок и других столь же важных моментов!
Вот так, полегоньку, и загремел я с такой жинкой в болячки, да по больницам, одна из которых впоследствии и довела меня до стихо-графо-мании.
А Света… – это совсем другое.
Я на неё, мужички, молюсь, как вы давно и правильно заметили!
И, если вы обратили внимание, в обоих стихотворных сборниках и в двух прозаических многостраничных опусах я всё время пишу о ней. И ничего тут не поделаешь – такова любовь!
Так что, всё на свете, как выяснилось, всё абсолютно, на них, на женщинах зиждится, мать честная!
И никуда от этого не отвертеться!
Так что, писатель ты или графоман – это мелочи жизни.
Главное, чтобы жена была хорошая!
Вот за это я и предлагаю последний тост, на посошок!
За них, за наших любимых женщин!
Будем здоровы!
Все стихи из книг Давида Шварца "Серебристая звезда"(1998г.) и "Сиреневый огонь"(1995г.)