Из моей книги "Восхождение"
Книга Вторая. Глава седьмая
Лирическое отступление номер раз.
Для начала надо иметь голову.
Это важно.
Эта голова должна всё придумать и продумать до начала процесса, будь то процесс рубки дров или сотворения нового подразделения в научно-исследовательском институте!
Ладно, ладно, согласен! Не всё можно продумать заранее, но чем рубить дрова и куда их складывать – это же надо прикинуть, до того как!
То же самое и с отделом.
Ну, ладно, ладно, ладно, тут чуть посложнее, согласен! Но я же предупредил, что для начала надо иметь голову.
Так вот.
В моём случае голова была, и, можете себе представить, это была как раз моя голова.
Но начнём по порядку.
Не торопясь.
Всё началось тогда, когда мне вусмерть надоело работать на заводе. Ужас, как надоело!
Рутина, алкаши-начальники, курс на латание дыр, затыкание прорех и зубодробительная скука.
Я стал искать выход из этой безысходности.
А именно, кинулся в науку.
За десяток лет до этого я заслужил определённый авторитет своими разработками, от перенапряжения долго болел, и об этом все знали, а потому не трогали: хрен, мол, с ним, пусть малость оклемается от тяжёлого труда, а потом снова впряжётся!
Ага. Как же. Впрягусь. Ха.
Надоели вы мне, ребята, и глупости ваши поперёк горла, и уровень работы, который вы всем навязываете, обрыдл мне по самое не могу!
Короче, стал писать диссертацию.
Но у этого дела была предыстория.
Сейчас расскажу.
В городке Богодухов, под Харьковом, я проходил военную переподготовку с бывшим сокурсником Геной.
Этот самый Гена делал кандидатскую диссертацию, работая на кафедре в нашем вузе, куда попал сразу после его окончания.
Мучился мужик с этой диссертацией жутко. Он сам, Гена, то есть, – такой, тормозной слегка, тугодум, но внешне создаёт впечатление этакого "самостоятельного мужчины", по выражению бывшей моей соседки, приехавшей недавно в город из районного центра в сибирской глубинке. Медленно говорит, движения плавные, и не мельтешит.
Так вот, этот Гена, хороший парень, тогда ещё, в этом Богодухове, в учебном центре, обратил внимание на то, как быстро я "хаваю" новый материал. Хавать – это значит усваивать, на научно-блатном жаргоне, если кто не в курсе.
И потом, через несколько лет, когда он уже остепенился, то есть, получил кандидатские корочки, мы снова встретились в нашей альма-матер, где я на одной научной конференции качал с трибуны речь на робототехническую тему.
Гена попросил показать ему мои достижения по этой тематике. Ну, я и выложил несколько своих авторских свидетельств на изобретения, фотографии внедрённых в производство комплексов и статьи, опубликованные в московских и других технических журналах союзного значения.
Гена так и сел, где стоял:
– Ну и дурак же ты, Дока!
– Да. А что такое? – скромно спросил я.
– Мы тут мудохаемся, чтобы хоть где-нибудь получить акты внедрения наших научных высасываний из всех пальцев, включая двадцать первый, а ты уже всё повнедрял, и до сих пор не защитился! Ну, надо же быть таким дураком на большую букву Д!
– А на кой мне кандидатские корочки? Что они мне дадут? Больше денег? Меньше работы? Ты вон, вкалываешь на этой вонючей кафедре по двенадцать часов: лекции, практика, домашние заготовки, нервная обстановка и прочее, о чём ты мне пять минут назад рассказал, мало тебе этого, так ты хочешь, чтобы и я так страдал?
– Погоди, погоди, ты же меня неправильно понял, – дал Гена задний ход, – ты не учитываешь положительные моменты кандидатства-доцентства…
– Положил я с прибором на эти положи…
– Не, не! Не гони лошадей, ямщик! Давай-ка сходим к профессору Алабухову, да покажем ему твои бумаги! Чего ты теряешь? Авось, что-то получится, и сам вылезешь в доктора наук, да и будешь поплёвывать свысока на нас, грешников, с нашей суетой и маятой!
Вот так это началось.
А потом продолжилось так, если вкратце:
Профессор закричал:
– Боже мой! Какое счастье!
Это у него такая поговорка была про счастье.
– Какое, – говорит, – счастье, боже мой! Давайте-ка сюда, голубчик, ваши материалы, так, так… Да здесь точно на кандидатскую, да и на докторскую вкупе, материалу достаточно.
Голубчик! План таков: год – на сдачу экзаменов, ещё год – написание диссертации и защита. Потом то да сё, взрастите пару-тройку кандидатов наук, потом оформление докторской, и защита. На всё про всё, думаю, лет шесть-семь уйдёт, не более. Сколько вам сейчас лет, голубчик? Ага. Ясно. Значит, годам к тридцати шести – сорока вы у нас станете доктором технических наук. Подойдёт?
Я, натурально, прибалдел и согласился, не мешкая.
Гена сиял рядом, как медный таз.
Через месячишко после того, как я стал строчить, подошёл ко мне Гена, и упавшим голосом сообщил, что дед-профессор, которому только что стукнуло семьдесят один годик, развёлся с третьей женой, нашёл себе молодайку тридцати годков, кстати, корейского происхождения, по-быстрому женился, и как раз вчера умотал с ней то ли в Курск, то ли в Брянск, где ему вырешили кафедру.
Не сказав мне прощальное прости.
Но Гену просил состыковать меня с неким доцентом Радугиным, которому как раз понадобились негры, потому как он работал над докторской.
Так я был продан в рабство другому плантатору.
Этот плантатор был крайне интеллигентным человеком, всё время просил прощения ни за что, и держал мизинец правой руки на взлёте, даже если мы с ним и не обедали вместе, а просто писали планы глав моей и немного его диссертаций.
В результате совместной работы в течение года пять глав моей кандидатской были готовы и просились уже в переплёт, но тут я сам попал в переплёт!
Для солидности, и вообще так принято, я обязан был выступить с материалами диссертации на научных конференциях по робототехнике, хотя бы на нескольких.
И вот еду я в стольный град Ригу, где как раз проходила такая конференция.
Радугин попросил показать мою работу одному члену-корреспонденту Академии Наук, но тот оказался просто членом, в самом плохом смысле этого слова, то есть, в физиологическом смысле. Хотя мой научный шеф предполагал использовать этого члена в качестве Главного научного руководителя или Главного научного оппонента при защите диссертации.
Это потом я выяснил, что нарвался на ярого антисемита и ретрограда – противника новой науки, которой на тот момент была робототехника.
– Какая робототехника, какие-такие роботы? – визжал он, обливая меня с ног до головы презрением и слюной.
– Напридумывали всяких слов всякие Чапеки, а вы повторяете всякие глупости! Есть автоматизация, и только автоматизация! Есть автоматы, и никаких ваших роботов! Ясно? Перепишите диссертацию и уберите из неё глупости! Тогда и приезжайте!
Повернулся и ушёл.
С тем я и уехал к своему шефу.
Говорю Радугину:
– Давай другого Главного руководителя и Главного оппонента заодно. Знаешь ли ты такого доктора наук, только помоложе Алабухова и менее казановистого, чтобы тоже не сбежал с молодкой?
– Знаю, – говорит. – Есть такой. Проректор наш. Мы зовём его отец Василий, потому что у него седые патлы и говор мягкий.
– Ладно, – соглашаюсь. – Мягкий говор – это хорошо.
Отец Василий сразу меня обнадёжил:
– Да. У вас, молодой человек, диссертация – пальчики оближешь! Мечта, а не диссертация! Год работы – и сразу защита кандидатской, а потом ещё два-три, не больше – и сделаем докторскую! Нет проблем. Вот вам план работы, сейчас на этом листочке изложу.
Он изложил.
Я показал изложение Радугину и сказал:
– Может, доктору и вправду в попы податься, глянь, что он накарябал!
Мы сдержанно посмеялись, потому что Отец написал план работы для специалиста по своему профилю, не имевшему отношения к моей работе. Что называется, в лужу дунул! Но зато сроки дал прекрасные: год, два-три…
Плюнул я на проректора.
Через полгода вылезаю со своей работой на другую конференцию.
Вылез.
Смотрю, в перерыве идёт ко мне Радугин и ведет за ручку здорового, симпатичного мужика.
Сердце у меня ёкнуло: однако, новый плантатор!
Точно.
Новый оказался заместителем директора большого научно-исследовательского института по науке и председателем какого-то Совета по робототехнике какого-то Чего-то, сейчас не упомню, но помню, что чего-то большого и важного в областном масштабе!
Ему, оказывается, шибко понравилось моё выступление, а тут и Радугин напел про меня красивых песен.
Пригласил он меня потолковать о том, о сём в стенах его НИИ, где мне сделали предложение создать с нуля отдел робототехнических комплексов определённой направленности.
Точнее, мне предложили поначалу создать сектор в рамках отдела, но я не согласился, доказав тут же на бумажке, что задачу можно решить только в рамках отдела, силами нескольких секторов.
Вот во что вылилось нежелание работать с пьяными балбесами на заводе, и во что вылилась же диссертация как таковая, то есть, чистая наука!
Я занялся наукой прикладной, а не академической, в рамках НИИ.
А теперь можно вернуться к началу моей повести!
Итак, я приступил к созданию отдела в составе научно-исследовательского института комплектного электропривода.
Минимальное количество работников, по всем канонам института, должно было составить сорок человек.
А я пока что был один. Как перст.
(продолжение следует)