Предыдущее здесь:
http://artur-s.livejournal.com/6253607.html
Он глотнул из рюмки и задумался.
Серьезный дед. С непростой жизнью за плечами. Любит говорить кратко, весомо. Ну что же, заслужил того, чтобы ему молча и с почтением внимали!
- Так вот, - продолжил Эли. – Однажды мы с женой едем в Италию, и в Сорренто заходим в один бар.
Садимся за стойку и пьем.
Вдруг я чувствую, что о мой протез кто-то трется.
Точнее, не трется, а слегка толкает время от времени.
Что за черт? Поворачиваюсь и вижу, что рядом сидит старик и непроизвольно толкает меня ногой, беседуя со своей собеседницей.
Я отодвигаюсь, чуть не падая, и громко говорю на иврите: - Леазазель! (к черту!).
Старик разворачивается, и мы смотрим в глаза друг другу.
Это был тот самый фашист!
Прошло сорок лет с того дня, когда мы лежали с оторванными ногами. У обоих протезы. Конечно, мы изменились. Оба старые, в морщинах. Но глаза-то те же!
Яков включился в разговор:
- Эли, ты мне не рассказывал. Почему молчал?
- Так я ждал, пока Дока сообразит уехать из России и выпить с нами обоими вот этого слабого шнапсу, - съязвил профессор.
- Нехорошо это, дружище, - Яков, похоже, обиделся. – Ну, ладно, продолжай! Что дальше-то было?
Мы вдруг расплакались, как малые дети. Просто плакали.
Потом обнялись. Никакой он, конечно, не фашист был. Забрили его в армию. Простым солдатом воевал этот итальянец.
Но когда он сквозь слезы рассказал, что сильно обиделся тогда на Рахель, что она подобрала меня, а не его, мы все стали хохотать.
Вот такой был случай, Дока.
Как ты и просил. Из ряда вон.
- Яков, - прошу я, - теперь ты расскажи чего-нибудь.
- О чем? Я не умею и не люблю рассказывать. Что интересного в том, что я крутил баранку на войне? Или работал в мошаве?
- Ну как, ты же вот не зря пистолет Беретту с собой постоянно таскаешь в сумке? Я заметил, что как только мы едем с тобой пообедать к бедуинам или арабам в их ресторанчики в Галилее, ты аккуратно суешь его в карман сумки!
- Ха. Заметил... А я и не скрываю. Мы что, уже построили свою страну? Ты что, забыл, что было в 2000-м в Нацрате? Ты вообще...
- Стоп, стоп, Яков, не шуми! Беретта зачем тебе?
- Этот пистолет со мной с 45 года. Я без него по арабским деревням не езжу. Они же как ведут себя? В лицо улыбаются, а отвернешься – пулю в спину или нож под ребро... Нет! Меня не проведешь! Я раньше брал на работу к себе бедуинов из Басмат-Табуна, а после того, как они у меня своровали сначала Субару, а потом тракторон, стараюсь обходиться филиппинцами.
- А какими работами ты занимался после войны?
- О! Чем только ни занимался! Много лет был у меня коровник, потом пошли проблемы с ветеринарами, цены стали падать, невыгодно стало вести хозяйство, и я переключился на саженцы фруктовых деревьев.
Стал разводить саженцы по определенной технологии, я же специалист по этой части, учился долго здесь и в Америке.
Мандарины, апельсины, лимоны, памелы, нектарины – много чего. Цветы разводил несколько лет. Розы, в основном. Потом двое соседей уехали в Кению, там им дали огромные площади земли и сказали: - Давайте, израильтяне, делайте с землей, что хотите.
А там солнца больше, чем в Израиле и температура почти постоянно, днем и ночью двадцать два-двадцать четыре, то есть, то, что розам и надо! И все! Они стали растить розы там, им выходило дешевле, они и гнали цветы в Европу! Нам тут стало невыгодно, мы стали прогорать, вот я и вернулся к саженцам. Продаем в Европу. Ну и здесь, у нас.
А арабов больше не беру. Вот почему я старый ликудник. Всю жизнь голосую за Ликуд. Правда, в этот раз послал их подальше. Развалили партию. И Шарон, и Биби... Ну их.
Вот и Тэдди голосовал всегда за Ликуд. Ты ведь с Тэдди был знаком? Умер он недавно, знаешь? Он недаром тридцать лет назад уехал в Австралию, в Сидней. Временами наезжал сюда погостить... Да... Умер он.
Яков замолк.
С улицы, через открытые окна, с легким ветерком вливались в комнату, где мы сидели, пряные запахи близлежащего коровника, слышалось мычание его обитателей, но иногда оно заглушалось резкими криками птиц и гортанными звуками, похожими на плач ребенка.
- Раньше мы с Адассой больше катались по миру, продолжил старик. - Были помоложе – сексом увлекались, а сейчас состарились – навалились на жратву. Во всех забегаловках страны отметились. Любим это дело сейчас. А арабская еда – хорошее дело. Острая, со специями, ну, конечно, с нашими хумусом, тхиной... Да много чего хорошего есть в жизни! Но главное, скажу тебе по секрету – это жратва и бабы!
- Тут я с тобой согласен на все сто! Но два слова о войне в Европе! Интересно же. Да и вино у нас еще не кончилось.
- Так я же тебе рассказывал. Ну ладно. Я тебе два слова лучше про после войны расскажу.
Май 45-го мы встретили в Милане. Для всех это был конец войны, но не для нас. Мы же должны были еще много чего сделать.
Короче, из Милана через Тренто, Беллуно и еще через какие-то деревни мы двинули на Виллах – это уже на границе с Австрией.
Мы везли на своих грузовиках продукты и медикаменты в лагеря беженцев Европы, которых было много и в Италии, и в Австрии, и во Франции.
Там, в Виллахе, нас пересадили на новенькие американские Доджи, и мы целый месяц возили английских солдат через всю Францию к Ла Маншу.
Доставляли их там в краткосрочный отпуск, потом возили назад в Италию. Но было, конечно, уже веселее – война закончилась. Да, веселее. Даже смешные случаи были.
Мы же – евреи из Палестины – служили под началом англичан. Но все время думали о своих, об еврейских беженцах, которым тогда частенько запрещалось пересекать границу Британского Мандата. Мы пытались как-то помогать им. Воровали бензин и отсылали для кораблей и малых суденышек, которые перевозили нелегально евреев в Эрец Исраэль.
Ты вот знаешь, что такое TTG?
- Нет. Откуда мне знать?
- Это аббревиатура арабских слов «поцелуй меня в жопу»!
- Хе. Ну и..?
- Даже один корабль, перевозивший нелегалов, ради хохмы так назвали! У меня есть фотография, вот она, смотри, на стене! Видишь?
- Точно. TTG.
- Англичане же не знали ни иврита, ни идиша. Мы шкодили по-всякому. Я, например, на своей военной карточке красиво дописал: Кэптэн Штинкер (Вонючка). Они это заглатывали спокойно. В общем, шутили. Война войной, тем более она уже кончилась, а жизнь продолжалась...
Наш разговор прервался неожиданным стуком и грохотом на улице.
Мы выскочили с Яковом, который прихватил автоматически свою любимую Беретту.
Паника оказалась ложной.
На пластиковую крышу над крыльцом дома залетел павлин, килограммов на двенадцать. И проломил, скотина, своей тяжелой лапой этот самый пластик.
Они, эти павлины, горделиво ходят по всему мошаву, покачивая своими громадными цветастыми хвостами. Кто-то из соседей держит их на вольном выгуле, и не боятся они ни машин, ни людей, и их громкие гортанные крики, похожие на плач ребенка, разносятся далеко-далеко и слышны и у Народного Дома, и над огромными кипарисами, пальмами и фруктовыми деревьями, обрамляющими главную дорогу, недавно заасфальтированную и ведущую прямо к дому Якова и Адассы, одними из первых освоивших нелегкую долю первопроходцев суровой и прекрасной земли Израиля – Галилеи.
До позднего вечера сидел я в окружении двух старцев и слушал их невыдуманные истории.
Бойцы вспоминали…