предыдущее здесь:
https://artur-s.livejournal.com/6431119.html
А это их дом в мошаве Бейт Лехем а-Глилит
– А когда вернулся в Израиль?
– В сорок шестом.
– И что было дальше?
– Дальше? Поехал я, конечно, в Ришон, к семье, к родителям. Но вскоре понял, что надо искать другое место для жизни. Во-первых, надо отделяться от родни, во-вторых, надо искать невесту и, в-третьих, я же специалист! Я что, зря, что ли, учился на агронома в Микве-Исраэль?
А друзья мои вернулись из Европы сразу в Нааляль!
И я уехал к ним. Ведь когда тебе двадцать четыре года, неохота жить с роднёй, тянет к друзьям! И подружкам, конечно…
Стал искать работу по сельскому хозяйству. А где сельское хозяйство? Ясное дело, в кибуцах!
Рядом с Наалялем тогда уже было много кибуцов: Шаар-Амаким, Гват, Ифат, Рамат-Давид, Алоним и другие.
Стали мы думать с Ивтахом, что делать, где прибиться по своей специальности?
И Гиора, конечно, с нами.
А тут кто-то из друзей рассказал нам о Бейт-Лехеме Галилейском, который находится недалеко от Тивона и кибуца Алоним, там, где совсем недавно жили темплеры. Немцы из Германии.
Они и основали посёлок Вифлеем Галилейский в 1906-м году.
Ну, я тебе рассказывал уже, сейчас коротко напомню.
Эти немцы-лютеране создали ещё в Германии пиетизм – такое мистическое движение, которое ставило целью создать "Нацию Бога" и переехать на "Землю Бога", то есть, в Палестину.
За образец они брали ранние христианские общины, созданные евреями в первые века нашей эры.
Они были толковыми ребятами, эти темплеры!
До их прихода ни арабы, ни евреи не имели представления об удобрениях, ирригации, насосах, трубах, паровых станциях, комбайнах и других достижениях техники. А в Европе всё это уже было.
Завод темплеров-братьев Вагнеров по производству сельхозтехники в Валгалле к 1910 стал самым крупным в Палестине - на нём работало более 100 человек.
Темплеры занимались животноводством, выводили новые породы коров. Они скрещивали местных, привычных к жаркому и влажному климату, с более плодовитыми.
Впервые они основали пивоварню, на промышленную основу поставили виноделие.
Сразу после объявления Англией войны Германии в 1939 году, немецкое население Палестины, за исключением мужчин призывного возраста, было сослано в лагеря, образованные в Сароне, сегодня это район Кирьи в Тель-Авиве, Вильгельме, сегодня это Бней-Атарот, недалеко от Лода, Бейт-Лехеме и Вальдхайме, сегодня это Алоней-Аба.
С продвижением войск немецкого генерала Роммеля к границам Палестины часть темплеров, в основном, молодые семьи, была выслана в Австралию, в город Татура.
После войны жить в соседстве с евреями они уже не смогли - еврейское население Палестины требовало выселения немцев.
В 1946 году был убит мэр Сароны, в сорок восьмом году нападению подвергся поселок Вальдхайм - и темплеры вынуждены были бежать на Кипр.
Через некоторое время им было разрешено переселиться в Австралию, к тем, кто обосновался там раньше.
В Иерусалиме темплеры оставались до пятидесятого года!
Так вот, от этих темплеров в Бейт-Лехеме осталось четыре тысячи дунамов земли!
И все ближайшие кибуцы стали биться друг с другом за эту землю!
Но кроме этого, была ещё одна проблема. Вокруг Бейт-Лехема были семь-восемь бедуинских посёлков! И эти бедуины понемногу тоже стали оттяпывать земли и разводить на них скот. Ну, с ними мы быстро разобрались! Один из наших взял в Ришоне охотничье ружье и застрелил пару коров! Тут же прибежала полиция, это были англичане, и стали орать на нас:
– Как так? Безобразие! Как можно?
Ладно. Мы согласились.
Четверо наших поехали с полицейскими и с пятью бедуинами в их деревню Каабию, недалеко от Бейт-Лехема, и извинились.
Но встал там один старик-бедуин, лет пятидесяти-шестидесяти и сказал:
– Не нужны нам ваши извинения! Мы живём здесь веками, а вы кто такие? Мы не позволим вам ставить какие-то заборы! Мы пасли коров, где хотели, и будем пасти, где хотим!
И сел. А что могли сделать полиция и мы, молодые ребята?
На том и разошлись.
В общем, проблемы пошли со всех сторон!
А я в это время как раз женился на Адассе!
– Расскажи-ка поподробнее!
– Дело было так.
У меня к тому времени было две подружки. Одна - Адасса из Нааляля, а вторая – Лея из Иерусалима. И я мотался время от времени то туда, то сюда.
И вдруг англичане объявили, что по всей Палестине никто никуда не будет ездить какое-то время, то есть, объявили комендантский час, потому что был взрыв в отеле Кинг Давид в Иерусалиме и были убиты трое британцев.
А в это время в Нааляле умирал отец Адассы, он позвал меня и её, и на смертном ложе потребовал от меня жениться на его дочери! Ну, как тебе?
– Так. И что?
– Не было у меня выбора! Не было! Вот. Женился, конечно…
– А где ты познакомился с Адассой? И когда?
– А я тебе не рассказывал, что год до этого я жил и работал в Рамат-Давиде?
– Нет.
– Так вот. Тогда уже в Рамат-Давиде был аэродром британской армии. Оттуда самолёты летали бомбить Северную Африку, когда там стояла армия Роммеля.
И я работал там шофёром на этом аэродроме.
И оттуда ездил в Нааляль, в сельхозшколу, а там учились практически одни девушки, парней почти не было.
И туда я ездил развлекаться.
Была там одна йеменочка, дочка раввина, эх, красавица! Мирьям её звали.
И сестра у неё была тоже ничего так, задастенькая да глазастенькая. Я как-то спросил у этой сестрёнки:
– А где здесь можно винограду попробовать?
Она и показала мне на Адассу!
Ну, и пошёл я за ней в сад около дома её отца. Немного винограду, немного яблочек, немного груш, ну и пошло-поехало…
Стали вместе ездить, искать, где бы остановиться, гнездо свить, как говорится.
Были в Менхамии, месяца два до начала Войны за Независимость, познакомил я её с друзьями из нашей бригады. Не захотела она остаться там, жарко ей там было.
Снова мотались по стране.
Потом умерла моя мать. Потом её отец умер.
Хозяйство её отца перешло к её матери, но с ней я не мог сжиться, тяжёлая и строгая женщина была.
Уехали мы с Адассой и стали скитаться, где попало.
Как-то занесло нас в Хайфу.
Там около моста Гешер Паз был заводик по производству фрижидеров, это такие маломощные холодильнички.
Взяли меня туда сначала шоферить, а потом поставили ответственным за выпуск продукции.
Жили мы рядом с заводом, в одной комнатушке. Поработал несколько месяцев и стал искать что-нибудь другое. Не люблю заводы. Душно там. Я люблю землю и просторы, чтобы было много света и воздуха!
Стали нас приглашать в разные места: в Хайфу, на Кармель, потом в центр страны, но я не хотел.
Я пока толком и сам не знал, чего хочу. Молод был, зелен и горяч.
Стал я мапайником, то есть, левым, читал газету "Давар" и мечтал о коммунизме.
Потом смотрю, о чём и о ком всё время пишут в этой газете, которая всего-то печаталась на двух страницах? О Бен-Гурионе! Каждый день!
Перестал я читать её и перешёл на "Едиот Ахронот", которую и читаю по сей день!
Вот. Мотались мы по стране, мотались.
Потом узнали, что Сохнут приглашает в Бейт-Лехем. Узнали, что создаётся там мошав. И первые мошавники там появились из Бейт Йеошуа и из Нааляля.
Было там штук тридцать коров.
Построен был коровник, и понадобился начальник над коровами. Выбрали меня: всё же кой-какое образование я имел по сельскохозяйственной части!
– Немного коров-то было.
– Да, Адасса даже дала им всем имена!
– А где вы жили тогда?
– От темплеров осталось штук десять-пятнадцать домов. В каждом из них могло уместиться до пяти семей. Дома большие, а семьи были маленькие, мы все были молоды, и не было ни у кого по пятеро детей.
Пришли инженеры с рабочими, развалили несколько домов, превратили коровники в жилые дома, в одном из них мы и жили с Адассой долгое время.
Потом, года через два-три, стали нас переселять.
В это время на горе Кармель стали строить двадцать-тридцать новых посёлков, и нам предложили переехать туда. Мы все отказались. Отрезали нам воду, электричество и прочее, но мы держались.
Оказалось потом, что всё это время шла борьба между кибуцами за эти четыре тысячи дунамов, которые остались от немцев, да и бедуины тоже претендовали на эти земли.
Балаган длился долго, лет десять!
В общем, стали жить. Как все.
И поначалу был здесь кибуц по подобию всех кибуцов в округе. Даже общая столовка была. Потом надоел нам этот голоштанный социализм и задумались мы.
Встал Йоэль Левингер и сказал:
– Какого чёрта? Мы хотим создать мошав, где каждый сам себе хозяин, а не социалистический кибуц, где всё общее и ничего ни у кого нет своего! Давайте делить всё по-честному! Каждому по куску!
И стали делить.
Кур, коров и даже лошадей, которых привезли из Ливана.
Так начался мошав.
В пятидесятых годах мошав приобрёл пятьдесят коров, которых разделили на пятерых. Мне тоже достались коровы со всеми заморочками: сеном, соломой, кормами и прочим.
В начале шестидесятых надоели нам всем эти коровы, и мы пораспродавали их или съели!
Я продал, и на вырученные деньги стал строить себе дом.
Пришёл ко мне как-то Эйтан бен Давид и сказал:
– Ты ведь учился в Микве-Исраэль и специализировался на виноградарстве? Давай вместе начнём садить виноградник!
Он был энергичным человеком, вечная ему память!
Начали мы сажать виноград, а заодно заключили договор с агентством на пятьдесят тысяч саженцев разных фруктов.
А потом стали выращивать цветы: ирисы, гладиолусы и анемоны. Поначалу получали луковицы цветов из Голландии, а потом научились сами.
Потом стали выращивать розы.
И каждые два-четыре года выращивали новые сорта роз. Помню, один сорт назвали Эстер – красный и жёлтый цвет в одном цветке!
А кто такая Эстер, не скажу сейчас, видишь, Адасса из той комнаты подслушивает. Потом расскажу…
Выращивали цветы мы на экспорт. Посылали их ещё нераскрытыми, потому что цветок раскрывается в течение четырёх дней, как раз, когда доедет до Европы.
А раскрывшиеся продавали здесь. Мы сами-то не продавали, а приезжал агент по продажам из фирмы и забирал товар.
Это продолжалось несколько лет, а потом стали строить теплицы, и так продолжалось до 1967 года, когда Эйтан попал в тяжёлую аварию и вынужден был прекратить работать. Мы оставались с ним друзьями до самой его смерти пять лет тому назад.
Всё, устал я. Хватит.
Но под конец расскажу тебе ещё одну историю.
Последнюю.
Был в нашей группе хороший приятель Йосеф Вахнин.
В сорок восьмом году, во время войны, сирийцы вошли в Галилею, и жителей Менхамии эвакуировали в Беер Тувью, в том числе его, жену и его родителей. Потом он перевёлся в войска, защищавшие Иерусалим от иорданцев.
Там и погиб.
И после его гибели, буквально через месяц, родилась у него и его подруги дочь. Вне брака.
Потом эта подруга переехала в Эйн Харод, вышла замуж и родила ещё четверых детей.
Через пятьдесят лет эту подругу случайно встретили двое из нашей группы:
– Почему ты не рассказала до сих пор своей дочери, что её отец геройски погиб в Иерусалиме в Войне за Независимость?
Тогда она открыла правду своей дочери.
Мы до последнего времени встречаемся с этой женщиной, она гордится своим отцом.
И когда недавно совсем мы путешествовали по Италии вместе с некоторыми, оставшимися в живых, бойцами группы, она была с нами и прошла с нами все места, где мы собирали и отправляли беженцев Холокоста в Израиль.
Зовут её Шуламит.
По-русски это звучит: Суламифь.
Ты хочешь послать эти мои байки в Интернет? Посылай!
Пусть наш молодняк знает про нас, стариков.
А те, которые из других стран, тоже пусть почитают. Хотя им и неинтересны наши дела.
У них своих хватает. По горло.
– Как ты относишься к арабам, Янкель?
– Плохо. Плохо отношусь.
– А подробнее?
– Знаешь, почему мы с ними будем драться ещё сто лет? Потому что мы братья. Если братья любят друг друга – это надолго. Если ненавидят друг друга – это навечно. Кто помнит, отчего братья поссорились? Сейчас толком никто и не знает. Но война между нами надолго. Они хотят сбросить нас в море, а мы сопротивляемся. Их сотни миллионов, а нас немного. Так и дальше будет. А знаешь, кто в этом виноват? Герцль! Он ведь хотел, чтобы Израиль был создан в Уганде, но не добил противников, и теперь мы здесь. В окружении врагов. Надолго. Я не знаю, что будет дальше. Я не политик. Я простой мошавник. И я плохо отношусь к арабам, потому что помню, что они всегда хотели убивать нас. Сначала ножами. Потом пулями. Помнишь этого русского из Сибири – стражника Александра Зайда. Это же они его зарезали. И ещё скажу тебе. Вот смотри. Бедуины – это те же арабы, да? Так вот, все они воры.
– Ну, так уж все?…
– Ладно. Я сейчас тебе расскажу.
У меня ведь, считай, лет сорок были дела с ними. Я же не мог один работать в поле, а особенно, с плодовыми саженцами или с цветами! Пятьдесят дунамов земли – это тебе не шутка! Пятьдесят тысяч квадратных метров обработать, посадить, ухаживать, обрезать, прививать тяжело одному человеку. Вот и нанимал я работников для этого. А кого нанимал, знаешь? Были у меня, в основном, бедуины из окрестных деревень. Ведь вокруг Бейт-Лехема все деревни бедуинские!
Они здесь давно осели, не то, что в Негеве! Там смотришь: сплошные фавелы, хижины такие из тряпок, кусков дерева и железа, страх смотреть! Там они скот разводят: верблюдов, коз и овец. Вонь, грязь и нищета. А здесь, посмотри, как они живут! Дома, как у евреев, даже черепицей крыши кроют.
Кирьят-Табун, рядом с Тивоном – это же бедуины там живут. Каабия – тоже они. Или вот, Зарзир – вообще цивильная деревня. Я уж не говорю о Бир аль-Максур, что рядом с Шфарамом – там все они из племени Араб аль-Хаджират.
И вот нанимал я их на работу в поле.
Знаешь, что у них в крови? Воровство! Если бедуин не сворует что-нибудь хотя бы день один – считай, день этот пропал из его жизни! Правда, правда!
Тащили у меня всё, что плохо лежит! Сколько инструментов они у меня стянули…
Кстати, ты заметил, что во дворе у меня всегда было два трактора? Нет? Так вот, пару месяцев назад спёрли у меня один из них. Как спёрли? Откуда я знаю?
Ну, заявил я в полицию. И что? Они всё это знают. Говорят – найдётся! Ага. Заявление моё лежит, а трактора нету.
А ты видел мою японскую Даяцу? Да, да, красную. Подержанную, но прошла-то всего ничего – двести тысяч. Так вот. Пропала она у меня как-то. Я – в полицию. Они мне тоже говорят: найдётся, это, наверно, бедуины украли. И что ты думаешь?
Прошло месяца три. И точно. Звонят. Говорят – нашли! И где нашли? В овраге, недалеко от Тверии, вверх колёсами лежит. Езжай, забирай, говорят.
А что оказалось? Они, арабы эти, воруют машину, едут на ней, воруют овец или коз, заталкивают их в машину, продают таким же ворюгам, как сами, а потом бросают машину и исчезают! Полиция уже перестала их ловить – надоело. Знают, что они покатаются, поворуют и бросят где-нибудь.
А потом только отмывай машину от говна! Загадят ведь животные всё внутри до ужаса! Вонища стоит – не подойдёшь! Я сам отмыть не могу, отдаю в мойку машин.
Это ещё хорошо, что машину нашли. А то ведь, ты наверное, слышал, сколько машин угоняли, в девяностые годы особенно? Своруют, перегонят палестинцам куда-нибудь в Дженин или Калькилию или в Восточный Иерусалим, те разбирают за полчаса-час машину до винтика, а потом запчастями у нас и торгуют!
А знаешь, кто был виноват в этом? Государство! Ага! Выгодно ведь. Страховку отдадут, а потом ты же всё равно машину побежишь покупать! В Израиле без машины нельзя! Сидишь дома здесь, а на работу едешь за сто километров! Вот и ты ведь, сидишь здесь, а работать столько лет ездил то в Тель-Авив, то в Хайфу, то в Кармиель, правда? А как без машины? Никак!
Вот, побежишь покупать другую машину! Если с рук – то ладно. А если новую машину? Они же у нас втридорога! И налоги и прочее…
Да, о чём это я?
А, о бедуинах. Я и говорю, день без воровства для них пропащий! Такие дела. Да.
Но не только бедуины у меня работали! Были и другие. Например, профессор из Японии!
– Это как то-есть?
– А вот так. В восемьдесят девятом мы с Адассой ездили проветриться на Дальний Восток. Таиланд, Непал, Филиппины и Япония. Да я, наверно, рассказывал тебе, как на обратном пути мы летели назад в Израиль через Аляску?
– Вроде, нет, не рассказывал.
– Была непогода, и никто нас не принимал, так что лётчик привёз нас в Анкоридж, что на Аляске! Там приняли. Я вышел там в аэропорт, хотел купить Адассе напитки и коврижку, даю доллары и говорю продавщице:
– Извиняюсь, но у меня только американские деньги…
А она смотрит на меня и говорит, как больному:
– Так вы же в Америке, эти деньги наши!
В общем, я запутался и думал, что тут тоже йены, короче, было дело. Да, о чём это я? А, о профессоре!
И вот там, в Токио, в Японии, нас познакомили с этим профессором, который изучал и преподавал там иврит! Можешь поверить? Говорят, есть такие японцы, которые считают, что одно из колен израильских как-то попало в Японию… Чего только на этом свете не бывает! И он читал там лекции об Израиле и учил иврит!
Через год он приехал к нам в Бейт-Лехем и говорит:
– Хочу поработать у вас на плантации для жизненного опыта!
И месяца три работал вместе с бедуинами, чудак такой! Потом рассказал мне, что к чему! Он, оказывается, хотел уехать в Америку. А напрямую у него не получалось. Тогда он решил приехать в Израиль, найти здесь американскую еврейку, и с ней переехать в Америку! А? Толковый японец, да?
И что ты думаешь? Нашёл! Я и познакомил. У меня был друг, звали его Тэдди, он умер пару лет назад. А лет тридцать назад он уехал в Австралию. Там у его отца был большой гараж. Он и поехал к отцу, поработал с ним, и получил по наследству этот гараж. А его сын Алон получил образование в Германии. Доктор он. Врач. И там, в Германии, он женился на шиксе, на немке. Хорошая девушка. Переехала она с ним в Австралию, и жили там.
А потом этот Алон ударился в какую-то христианскую секту, хотя и еврей! Недавно, лет пять-семь тому назад приехал с женой в Израиль и в этой самой секте чего-то там проповедует!
Так вот, у этой его жены была подружка. Американка. То-есть, еврейка из Бостона. Холостая.
И этот самый профессор-японец женился-таки на этой бостонской американке и они уехали в свою Америку!
Вот как у нас тут бывает! Мешанина полная!
Но я не то, что в Америку, а вообще никуда из своей страны не хочу.
Я тут родился, тут и закопают меня. Ты ведь придёшь на мои похороны? А что? Мне на будущий год девяносто! Если доживу. Тут у нас недалеко кладбище есть. Сын там лежит. Ты ведь помнишь его? Эх. И почти все, кто там лежит – это мои друзья и знакомые. Один я болтаюсь тут. Ну, и Адасса тоже. Скоро наш черёд. Уйдём в землю. А другой жизни нет. Это всё враньё. Про душу бессмертную и прочую чепуху. Умирает человек – и всё! Только память остаётся. У живых. Тех, кто помнит. А потом и эти уйдут. И только земля останется.
Вся память человеческая – в земле. Потому что никому она не нужна, эта память. Новые поколения живут своей жизнью, и памятью предков не пользуются. А отсюда все войны и прочее. Все норовят жить своим умом, а что выходит? Ерунда выходит. Глупость, воровство и война. Так было, так и будет. И хорошего не жди.
Всё проходит, как сказал царь Шломо, и ничего нового не будет. Дураки те, которые надеются на загробную жизнь и на память людей.
Ты говоришь, я пессимист?
Нет, я просто долго прожил, много видел и привык верить только себе. Так-то вот. Запомни и передай в свой Интернет.
Ну, пойду я, лягу, устал. Посмотрю дурацкий телевизор, кто там сегодня у нас кривляется? Вот, смотри, опять эти придурки! Фу. Надоело.
Иди, иди. А я посплю немного. Приходи ещё.
Я тебе ещё много могу порассказать.
Если захочешь, конечно.