Про саму маму я писать не буду.
Во-первых, я её в глаза не видел. Во-вторых, она умерла.
Чего о ней писать?
А вот о её сыне напишу.
Хороший, добрый мужик. Учился мало, но от рождения добрый и тихий. Таких осталось немного, потому что вымерли. И он, кстати, скоро умрёт.
Вот об этом и речь.
Всю свою жизнь, а это шестьдесят лет, он прожил в кибуце. Только сходил в армию на четыре года.
Вернулся из армии, стал искать работу.
Ему и говорят:
– Слушай, тут есть работёнка несложная на заводишке, туда-сюда сходить, подкрутить, завернуть – всего-то делов. Но работать надо по ночам. В ночную смену. Потому что никто не хочет. Потому что все хотят ночью спать. Ленивые потому как. А ты у нас молодой, красивый, добрый и правильный. Ты как, согласен?
Он зарделся от похвалы и сказал, что согласен.
И начал работать. По ночам.
И проработал так тридцать лет.
По ночам.
А днём спал.
Парню стукнуло пятьдесят два года. Холост. Даже подруг практически нет. Некогда. Работать по ночам надо.
И ещё выяснилось, что что-то стало побаливать тут и там. То кашель, то внутри что-то скрипит. Или журчит. Ноги стали побаливать. Ну, и руки, конечно. Голова тоже как-то кружиться стала.
Врач спросил:
– Ты где это работаешь? Там вредности нет?
– А как же! – он отвечает, – есть. Ещё какая! Пары всякие вредные, типа кислоты да щёлочи, и работа ночная, сплю плохо. Тридцать лет.
– Э, – сказал врач, – плохо дело. Дело – табак.
Правда, в Израиле нет такого понятия: дело – табак, но было ясно, что дело тёмное. То есть, плохи дела со здоровьем.
И тут он познакомился с девушкой.
Девушка – это, конечно, сильно сказано. Репатриантка из Латвии. Тоже под пятьдесят. Разведена. И два сына. Живёт чёрт те где - на окраине городка, который находится тут неподалёку, километров двадцать – тридцать, не более, на съёмной квартире.
Стали дружить.
То у неё дома дружили, то у него.
Она видит – он добрый и с виду симпатичный. Не был женат, живёт в кибуце, зарабатывает неплохо. И главное, – мама его живёт в Америке!
А мама, как раз к тому времени, вышла замуж за богатенького буратину, который был стар, как папа Карло, а вскоре и вовсе откинул калоши. Ну, то есть, преставился. Умер, короче. Оставив маме кучу денег. Большую кучу.
Правда, у мамы там, в Америке, ещё оказались детишки. Два сына и дочка. От разных пап, которые и наклепали ей наследников. Потому что мама жила в Америке уже давно, оставив в израильском кибуце сына, которого прижила, будучи в Средиземноморье как-то по случаю пару лет или около того, но давным-давно.
Надо отдать маме должное.
Сыну она помогала. То денег подкинет, то подарок пришлёт. Он был у неё в гостях несколько раз. Но не остался. Не полюбил он Америку. Плохо там, говорит. Суета большая, люди все неприятные и злые. Негров полно. А в кибуце хорошо. Тихо и зелено. Воздух в кибуце чистый. Негров нет. И не остался. Хотя она его не очень и приглашала. Короче, взаимной любви не было. А когда нет взаимной любви – тут хоть плачь. Хоть муж с женой, хоть просто так мужик с бабой, хоть мама с сыном: нет любви – надо разбегаться!
Так вот, девушке-репатриантке это очень понравилось. Ну, что мама из Америки подбрасывает сыну. И неплохо подбрасывает!
Любовь, таким образом, получив материальное подкрепление, усилилась и, я бы сказал, даже обострилась до такой степени, что Валентина – так зовут эту девушку, стала всё чаще оставаться у Моше – так зовут кибуцника.
Потом они даже поженились. Чин-чинарём, как положено, то есть, по законам иудаизма, под хупой, с разбитием стакана и прочими религиозными наворотами.
А потом… начался суп с котом.
Моше всё больше разбаливался от этой тяжкой работы. Стали отказывать руки-ноги, и пошло-поехало. Свалился человек.
Не совсем молодая жена стала за ним ухаживать. Лечение, то да сё. Но на то и сё нужны эти проклятые деньги. А их-то стало катастрофически нехватать. Нельзя ведь забывать и сыновей, которые росли, росли, да и выросли так, что стали не просто тянуть из мамы всё, что она зарабатывала, а даже больше.
И тут все вспомнили про американскую маму, которую в суматохе забыли аж на полгода, не писали, не звонили, не вспоминали вообще.
Позвонили.
Мама кинула зелёных.
Часть ушла на детишек, которые то ли уже женились, то ли собирались жениться, то ли врали про женитьбу. Они хулиганистые, эти детки. Очень.
Больному с каждым днём требовалось всё больше, то массаж, то лекарства, то подгузники, потому что он уже стал не ходячим, а лежачим.
Кибуц под разными предлогами стал волынить с помощью своему бывшему работнику.
Там, в кибуце, не полюбили его жену за её настырность и её угрозы чуть что – к адвокату!
Она обиделась на кибуц и подала в суд!
Те нашли адвоката – и пошло, и пошло!
У нас, сказали в колхозе, то есть, в кибуце, есть свой дом инвалидов – давай его туда, а сама вали отсюдова, ты ведь не член нашего коллектива!
Ах так, ответила жена, ещё посмотрим кто кого! Она энергичная женщина, эта жена!
И снова к адвокату, а потом в суд.
Началась весёлая жизнь.
Больной болеет, ухода за ним почти нет, жене некогда, она на войне!
Потом звонят маме, которой под девяносто, мама кидает очередную сумму, часть уходит туда, часть сюда и так дальше.
Потом Валентина вспомнила, что на Рижском взморье, откуда она родом, очень хорошо. Кстати, можно и мужика подлечить, опять же массажи и вид на море, хотя ему с каждым часом требовалось всё более серьёзное лечение, но это морока, да и некогда этим заниматься, ведь жизнь проходит, проходит, проходит…
И вообще, он слегка поднадоел уже со своими болячками…
Да. Но есть мама. Американская.
Снова пошла депеша маме. Так и так. Деньги, полученные на лечение у Рижского взморья, кончаются. Нужна подмога.
Мама, конечно, снова кидает валюту.
Не только потому, что, видимо, любит сына, которого не видела уже сто лет, а потому, что деньги имеются, и немалые.
Опять всё идёт на адвокатов, потому что дело с определением Моше в кибуцный отстойник для умирающих затягивается по причине нежелания жены, которую также собираются выкинуть из дружного коллектива.
Потом, надо же отстегнуть детишкам на молочишко, на спиртные напитки и на девочек, потому что они передумали жениться, поскольку им больше понравился сам процесс ухаживания, с заходами в различные питейные заведения.
И ещё деньги нужны на новую поездку на Балтику, поскольку там спокойнее, там можно оставить любимого больного мужа на попечение медперсонала и оттягиваться с видом на взморье с кем-нибудь из старых знакомых.
Короче, больной надоел.
Но была ещё одна причина.
Ведь, узы брака предполагали не только помощь американской мамы, но и решение квартирного вопроса. Ведь, в случае чего, квартира должна была достаться ей.
А тут облом: кибуц встал на дыбы – и ни в какую! Больного – в лазарет, квартиру забрать в коллектив, бабу – с глаз долой!
А тут ещё удар под дых!
Мама умерла. В Америке которая.
Вот это номер! Там же наследство осталось!
Моше – добрый, я уже об этом докладывал. Он не хочет суеты, разбирательств с братьями-сёстрами, они ведь его не кинут за борт!
Но Валя неумолима! Наш человек!
Там миллионы, наверное? Упустить шанс? Ха-ха.
Она берёт билет и летит в этот самый Нью-Йорк, прямо в квартиру, где деньги лежат!
И мама лежит.
Прилетает как раз на похороны.
Ну, мама – по боку. Она же умерла. Да и не виделись они ни разу.
А вот братья-сестры – это да! Это важно. Потому что завещание!
Мама написала завещание, оказывается.
Промаялась там три дня. Маму похоронили.
А на осторожные вопросы насчёт завещания миллионщицы-мамы получила уклончивый ответ, что его вскроют в своё время, так сказал адвокат.
С тем и улетела.
Потом, месяца через два, позвонила, ей сказали, что завещание вскрыли, мама там не выделила Моше ни копейки, потому что помогала много лет, большой привет и поцелуи в голову!
От удара Валя слегла.
Причём мамин сын прореагировал вяло на это событие.
– Мама меня не любила, я знаю.
Но не такова наша героиня!
Она снова обращается к адвокату, тот начинает раскручивать дело. Ещё одно. Потому что она уже крутит дело против кибуца.
Всё это горячо по сей день.
Чем закончится – не знаю.
Потом расскажу. По мере поступления информации, так сказать.
Да. К слову, как говорится, сам больной, то есть, Моше, почти помер. Он в коме лежит.
Но это детали.
Война продолжается!
Пожелаем же побед нашей Маше, ой, то бишь, Вале в её нелёгкой борьбе за миллион, за квартиру, за что там ещё?... за правду, за справедливость, но это всё, правда, сводится к одному эквиваленту – к бабкам.
За наших справедливых бабок!
Ой. То есть, просто, за справедливость!