– Далеко не каждый может выдержать мощную стрессовую нагрузку на мозг.
– К чему это ты, Старик?
– А вот к чему.
Люди в большинстве своём безмозглы.
То есть, народ, в основном, дуболомный, туповатый или вовсе тупой, с манной кашей вместо мозга.
Очень большой процент населения вообще соответствует анекдотическому определению головы, как кости! Кость – чего там может болеть? Не верите? Граждане! Это медицинский факт. И не спорьте со мной!
– Мы и не спорим, Старый. Ты чего так завёлся? – Друг внимательно посмотрел на нашего приятеля и подлил ему в рюмку.
– Во-первых, я не завёлся. Я спокоен, как Кадаффи с Саддамом сейчас. Во-вторых, вспомнилось кое-что.
– Во! Это другое дело. Давай! Мы слушаем, затаив в зобу дыхалку. Я прав, Дока?
– Товарисч. Об чём лай? Даём Старому слово?
- Факт!
– А вспомнилось мне, друзья, как я поступал в аспирантуру МВТУ.
Это действительно, Высшее. И имени Баумана. Бауманка. Лучший технический вуз почившего в бозе Союза! Лучший! Не уверен, что сейчас там нельзя купить диплом за деньги или сделать докторскую за хороший баблос, но тогда...
Короче.
Поступаю в аспирантуру. Сдаю экзамены. А точнее, экзамен по специальности.
Дело было поутру.
Розовел восход...
– Ал-лё! Ба-ла-клава! Эй! Давай по делу! – я одёрнул Старика. Знал, что он зацепит интересную тему. У него иначе не бывает.
– Да. Розовел. Помню потому, что я воспринял тогда это, как знак провала. Получил задание. Сел. И понял, что я не отвечу на вопросы! Я сам от ужаса стал не то, что розовый, а пунцовый.
Ну, то-есть, ни в зуб ногой! Ага. Ни тпру, ни ну, как говорится. Не знаю, как приступать. Знаете, кинешь кошке здоровый шмат или собаке здоровую кость, а она вокруг приступает, приступает, да приступить не может... куснёт то тут, то там – и без толку.
Сижу и чувствую, паника охватывает все члены. До единого, хе-хе. Заклинило башку, как патрон в обойме, ни туда, ни сюда, мать честная!
Да. Так и промаялся все четыре часа, отведённые мне.
Но чувствую, что напряжение, которое я подвёл к своей голове, достигает пика! Знаете, такое впечатление, что сейчас башка взорвётся и изнутри вылетит птичка... Ёлки зелёные. Вспомню-вздрогну. Думал, что помру от инсульта или ещё от чего.
Короче.
Подошёл к преподавателю. Сел.
Положил пустую бумагу на стол.
И чувствую: птичка вылетает! Всё чётко выложилось в голове!
Решение пришло озарением!
Я его спрашиваю:
– А можно, я буду сходу излагать?
А он парень молодой, лет тридцать пять, не больше, хотя и доктор наук, смеётся и говорит:
– Валяйте!
Ну я и навалял.
Сдал.
Поступил в аспирантуру, потом перевёлся в родной город, там и защитился.
Вот, если коротко.
Если в башке не манная каша, а сам котелок – не кость, то высоковольтное напряжение, подведённое пистолетом к виску, даёт желаемый результат!
Так-то вот, дети мои.
Валяйте теперь вы.
Было такое дело у вас, али как?
– А с головой как? Не съехал в обочину? – Друг заинтересованно посмотрел на приятеля.
– Нет, сейчас бы точно съехал, а по молодости пронесло. Давай теперь ты расскажи. Вижу, было дело. Так?
– Так точно. Было. Но у меня всё осложнилось внешними обстоятельствами. Такая муть голубая…
Тут уж и я подключился:
– Ну-ка, ну-ка, какая-такая муть? Доложи, товарищ Друг, всё подчистую!
– А дело было так.
Это произошло в те стародавние времена, когда вся страна, как один человек, собралась поворачивать сибирские реки задом наперёд, когда советский трудовой народ в едином порыве хотел порвать пасть американам и вообще всем мировым буржуям, когда мы покоряли космос и строили БАМ. Мы – это в первую очередь, молодёжь, то есть, комсомол!
Кроме меня!
Я тогда был энергичным молодым человеком, считавшим, что комсомол – это прихвостень партии, ведущей весь великий трудовой народ в огромную жопу!
Я видел это по моему окружению и, в частности, по Боре Буркову, сидящему рядом со мной, за соседним кульманом.
Это был непроходимой тупости пацан лет двадцати семи-восьми, страшный тормоз и тупой валенок, но выдающийся комсомолист, член комитета заводского комсомола. Есть такое слово: начётчик. Есть и другие слова, но не об этом сейчас речь.
И я его травил, как мог.
Подкалывал, поддразнивал, хотел поприкалываться. Я в те золотые годы был ух, какой шалун!
И вот однажды спрашиваю я его:
– Боря! А расшифруй-ка мне слово "комсомол"! Что оно означает?
Я-то так, подтрунить, завести мужика, которого терпеть не мог из-за его дремучести и тугодумия, но вышло всё довольно серьёзно для меня и практически плачевно.
Дело в том, что я уже сдал два экзамена в аспирантуру: английский и философию-всякую политэкономию, и остался только спецпредмет – сопромат.
У меня, видите ли, красный диплом остался после вуза и сдать спецуру для меня было ништяк, но было одно "но", если помните: надо принести справочку о лояльности из комитета комсомола для личного дела будущего учёного. Советский учёный ведь должен быть не только спецом, но и морально чист, как агнец или голубь! Пустяк, вроде, да?
Но тут возникла большая закавыка!
Закавыка под именем Боря двинулась прямиком в комитет комсомола завода и подала заявление в этот комитет.
На бумаге в три страницы!
Бумага сообщала о том, что некий Друг, то бишь, я, – натуральная антисоветская редиска, а именно, снаружи красный, а внутри-то белый! О как!
Боря докладывал товарищам по организации, что я есть ехидна и мировая гидра. А под конец бумаги, как контрольный выстрел, было написано, что эта сука буржуйская, то есть, я, спрашивала без стыда и совести, как расшифровать слово "комсомол"? Вот же, мол, какая падла и враг народа!
Это про меня, значит.
А в это время как раз собрался Большой Хурулдан, называемый также Съезд или Слёт, забыл уже, как это называлось, всей комсомольской кодлы всего завода, а там было пять тыщ человек, то есть, комитет был на правах райкома комсомола! Вы не запутались? Следите за моей мыслью о структуре молодёжной организации?
– Следим, следим, не томи, валяй дальше!
– Так вот.
Я и говорю. Борину бумагу зачитал с высокой трибуны сам комсомолистский секретарь заводского комитета и сообщил, что такой высокий форум вправе изгнать немедленно из своих стройных рядов такого подонка, который требует расшифровки слова "комсомол"! Это, то есть я – подонок.
И вот всё комсомольское кодло в едином порыве, пряча в карманы отпитые бутылки с вермутом, практически единогласно, выкидывает меня нахрен из рядов! Тут же, не отходя от кассы!
И переходит к следующему вопросу повестки дня почтенного собрания.
Всё бы ничего, но при том, что мне было насрать с высокой берёзы на этого боевого помощника партии, мне же нужна бумага в аспирантуру!
Т-т-твою маму...
И тут я потерял лицо, как говорят китайцы.
Я заметался.
Внутри себя, разумеется.
Что же это получается, думаю? Вся жись наперекосяк? Из-за этого говнеца-поганца Бори? Я ведь, кроме как в науке не представлял своего будущего? Ё-моё! Влип по самое это самое! Длинный язык подвёл... Чего, думаю, я прицепился к этому недоноску? И самое главное – за моим вопросом по расшифровке слова ровным счётом ничего не стояло! Так, ляпнул...
Да-а-а.
Отшибло мне, ребята, сон. Вот тогда-то я и ломал голову до умопомрачения, что делать и кто виноват?
Жизнь дала трещину. Чуть не свихнулся.
Это было напряжение головной кости не хуже Стариковского, но выхода я самостоятельно не нашёл.
Пошёл к шефу, моему научному руководителю.
Так и так, говорю. Сплоховал я. Не будет у меня бумажки из комсомола.
Что делать, не знаю? Аспирантура, вроде накрывается тем местом, которым накрылся мост, когда в него провалилась кобыла задними ногами!
Шеф и спрашивает:
– А какие оценки у тебя за иностранный и за экономию-философию?
– Две пятёрки, – говорю.
– Сдай на пять спецпредмет, и с тремя пятёрками я тебя возьму в аспирантуру!
Хрен с ним, с комсомолом!
Беру на себя.
Короче.
Сдал я на пять.
А теперь представьте, что было с моей головой на экзамене, если я знал, что надо сдать не меньше, чем на пять? Практически то же самое, что у Старого в МВТУ.
Вот так.
В таком разрезе.
Так сказать.
Ёж твою в перекись марганца.
Как говорится.
Давай, Дока, теперь ты.
Твоя очередь!
– Я вам, мне кажется, – начал я не спеша, для разгону – об этих случаях в моей бедовой жизни уже докладывал.
Но в розницу.
А сейчас попробую оптом.
Если не помешают воспоминаниям склеротические бляшки-мушки, поскольку это всё дела минувших дней, преданья старины глубокой, как сказал поэт.
Из всех случаев я хочу выделить два.
Первый из них произошёл со мной в Союзе во времена моей гремучей молодости.
И он, пожалуй, самый удивительный, поскольку объяснить его я не могу, а надо бы привлечь к разбору этого полёта как врачей-нейрологов, а может, психиатров, так и научную интеллигенцию, ведущую исследования в области работы мозга и нервной системы.
Не шучу.
– Ну, ты уже нас заинтриговал. Давай-давай! Только чур, не врать! – Старик мерзко хихикнул.
– Позвольте, сэр, ваш пук считать единодушным одобрением моего последующего выступления!
– Ты чего это, Дока, обиделся? Так я ж любя...
– Любить надо жену, а я просто рассказываю.
Итак.
Второй курс вуза. Второй семестр. Июнь месяц, если память не изменяет. Или июль. Не суть важно.
А важно то, что идёт сессия и грядёт убийственный экзамен по общей электротехнике. Убийственный потому, что доцент был зверь, наука сложная, а я был молод – каких-то девятнадцать лет!
Три дня подготовки к экзамену.
А у меня аврал! Надо придумать какую-то необычную... что-то такое необычайное... в общем, что-то из-ряда-вон-выходященское, потому как у моей девушки предстоит вскоре день рождения! А я ничего ещё не придумал на тот момент!
Ужас и караул. То ли стих сварганить, то ли цветы необычные достать, то ли с вышки прыгнуть, то ли ещё чего! Сами понимаете, девятнадцать лет... Какая, к херам электротехника?!
Да. Это была роковая ошибка. Не досадное упущение, а именно ошибка. Роковая!
Короче, стих был написан, цветы раздобыты, что для тех суровых времён было не так просто, учитывая стипендию где-то в двадцать пять рэ советскими тугриками.
А вот с электротехникой получилась досада. Точнее, засада.
Ну, не было времени подготовиться к экзамену! Ну, не было. Был занят.
С тем и прибыл на экзамен.
Получив законный неуд, я вышел во двор вуза.
Щебетали воробьи.
Трамвай шёл мимо, громыхая своими железными колёсами.
Из студенческой общаги разносились крики и мат.
Кто-то кого-то бил.
А я стоял во дворе, мысленно весь во власти чар подруги и в полной отключке от только что произошедшего.
Я уже докладывал вам, друзья мои, что доцент был зверь.
Но звери ведь бывают разные. Кого-то укрощают, кого-то бьют сапогом по голове, а есть звери, которых ничто не берёт. Они просто тебя съедают с потрохами!
Доцент был из последней категории.
Слава его, облетев студенческие уши всего вуза, мощным прыжком приземлилась на моей бедной голове!
Я понял, что влип по самую репицу!
Дело в том, что пересдавать экзамен дикому доценту, без памяти любящему свой предмет, было аналогично самоубийству из горячего оружия.
Сколько душ он зарезал, сколько погубил, боже ж ты мой!
Сколько студиосов вылетело из вуза из-за его мерзкой похоти по отношению к соединениям обмоток электромотора то ли звездой, то ли треугольником!
Никто не считал.
И вот я встал в эту жуткую очередь на электрическую Голгофу!
Ужас обуял все, без исключения, мои члены!
И, как следствие этого, про подругу я сразу забыл, включая день рождения и прочие пустяки, по сравнению с тем, что меня ждёт в ближайшее время!
А ближайшее время – это были три дня после конца сессии, за которые я был обязан пересдать этому сатрапу его любимую науку.
Три дня!
А дальше или конец света, ибо пересдать доценту было из области фантазий, либо прощай вуз, здрасьте вам, боевая советская армия с её дедовщиной и прочими прелестями!
Так мне казалось тогда.
Девятнадцать лет.
Поэтическая натура.
Что с меня было взять?
И вот я сижу дома и с трепетом смотрю на три полу-тетради в кожзаменителевом переплёте с записями лекций доцента.
Два пояснения.
Первое. Полу-тетрадь – это потому, что я разрезал тетрадку пополам, чтобы закладывать её во внутренний карман куртки на случай использования её в качестве компактной шпоры.
Второе. В самом начале семестра доцент сказал нашему потоку:
– Будете записывать мои лекции от и до – не нужны вам тогда никакие учебники! Сдавать мне экзамен только по моим лекциям! Ясно?
И я честно записывал все лекции. В своих полу-тетрадках. Это важно понять, потому что у меня в эти жуткие три дня был весь материал!
Огромный, естественно, за целый семестр, или даже два, уж не упомню.
Но был!
И ещё.
Он дал нам задачи для экзаменов незадолго до сессии, я их честно прорешал и записал в эти же свои полу-тетрадки.
Оставалось одно.
За три дня я должен был долбануть всю электротехнику семестра, да ещё и задачи пробежать глазами хотя бы.
Формулы, формулы, формулы и прочее из этой песни.
Вот такая диспозиция, как, вероятно, говорил Чапаев Вэ И, раскладывая картошку перед зачарованными сотрудниками своей дивизии.
И я стал долбать!
Ребята.
Почему я сейчас такой умный?
Да потому, что с младых ногтей я умел распределять своё время!
Час долбёжки, десять минут перерыв.
Час долбёжки – десять минут перерыв.
И так – двенадцать часов в сутки. Или четырнадцать, не упомню.
Короче.
Каких-то тридцать шесть или сорок два часа – и вся эта чёртова электротехника легла у меня по полочкам, а точнее, угнездилась в извилинах моего напуганного доцентом мозга!
Ребята.
Старик прав!
Ежели была бы у меня в коробке манная каша либо кость, вовек бы не запомнил всю эту электрическую хрень, зуб даю! В манной каше всё бы рассосалось, а с кости всё бы пососклизывало, так я мыслю себе!
Но главное не это.
Главное, что под воздействием ужаса перед доцентом все знания спрессовались концентрированно и компактно! Стимул был, что надо!
Дальше было вот что.
Приплываю я на переэкзаменовку, стараясь не расплескать знания, и сажусь за первую парту.
Сзади меня гудят от страха и шелестят шпорами мои горемыки-однокашники, тоже попавшие под смертоносную дубину любителя-ценителя электротехники в лице доцента…
Настолько чётко стояли в моей бедной голове страницы моих полу-тетрадок, что я просто видел их воочию, как вот сейчас вижу вас!
Тяну руку и говорю настойчиво:
– А можно мне отвечать без подготовки?
Доцент на секунду замер, как тигр перед прыжком, и ответил, сжав челюсти:
– Молодой человек! Вы уже получили одну двойку, хотите продлить это наслаждение?
– Нет. Не хочу. Но я знаю материал и мне не нужна подготовка. Разрешите?
Мне показалось, что у него поехала крыша, потому что причёска его шевельнулась ненатурально!
Мне также почудился лязг зубов и скрежет челюстей! Зверь готовился отведать мяско!
– Ладно, – говорит, – если вам невмоготу получить в диплом неуд, не имею права вам мешать!
Мне показалось даже, что из пасти его пошёл пар и закапала кровушка!
Но меня уже несло, как Остапа перед шахматным турниром в Васюках!
Я подошёл к его столу, сел напротив, взял билет и лист бумаги и сходу стал писать ответ по первому вопросу! Сходу!
Просто-напросто, у меня в голове, где-то в какой-то извилине, раскрылась на нужной странице моя полу-тетрадка, и я стал списывать оттуда строку за строкой! Списывать! А не вспоминать! Мысленно перелистнув воображаемую страничку, я списывал с верхней строки до самой нижней...
Доцент застыл.
Он не понимал, что происходит.
Глянув на мою писанину в течение пары минут, он приказал коротко:
– Следующий вопрос!
Я, без напряга, открыл в своей голове ответ на следующий вопрос, и, не поднимая глаз на обалдевшего учителя, стал заполнять лист бумаги сведениями из области электрических импульсов, плавно текущих от точки А к точке Б.
Через пару минут слышу команду:
– Следующий вопрос!
Я ему давай катать на бумаге следующий.
– А теперь задачу!
Я мысленно обратился к третьей полу-тетради на нужную страницу и стал списывать сверху донизу задачу.
Молчанка длилась недолго.
Доцент встал с места и громко сказал:
– Внимание, аудитория! Я работаю преподавателем в вузе уже двадцать шесть лет. Но ни разу – он поднял указательный палец! – ни разу мне не приходилось видеть нечто подобное! И в первый раз в моей жизни я ставлю пятёрку после двойки, с учётом, что она идёт в диплом!
И сел.
Расписался в зачётке.
И я пошёл.
Практически не понимая, что произошло.
Потом я узнал от ребят, что доцентище оказался хорошим парнем. Он пустил слух, что на авиационном факультете есть такой гений электротехники, которого он отродясь не видел!
Слава пошла за мной по пятам.
А зря.
Ровно через пару дней из меня вылетели все знания по предмету.
Листки лекционных записей в полу-тетрадках испарились из моей возбуждённо-скукоженной головы практически напрочь!
Я снова стал нормальным человеком.
...Но удар электротехникой был нанесён мне непоправимый!
У меня вылетела заодно вся моя любовь!
Видать, она сидела в тех же извилинах мозга, вперемешку с проводами обмоток электродвигателей, соединяемых то звездой, то треугольником, по мановению, с одной стороны, Яблочкова и Ладыгина, а с другой – Пушкина и Маяковского.
Это всё, друзья.
Исследования медиков по поводу моего задрюченного мозга сошли на нет и зашли в тупик, и я до сих пор не понял, что тогда произошло.
Но самое интересное, что аналогичную перегрузку я перенёс вторично, будучи уже в Израиле, когда поступал на первую в своей, уже израильской, жизни, работу.
По-моему, я вам об этом рассказывал, но не грех и повторить, поскольку вы, по-моему, в те разы невнимательно слушали, я помню...
– Обижаешь, начальник...– начал было Друг…
– Да ладно, ладно, уж и пошутить нельзя!
Начинаю.
После пяти месяцев пребывания в Израиле я закончил ульпан по изучению иврита.
Похоже, я сходу крепко взял ни на что не похожий язык моего древнего народа и даже устроил постановку какого-то древнего сюжета к выпускному вечеру нашей группы, взяв на себя функции, как автора текста, так и режиссуру.
О как!
Короче, выпускной бал прошёл успешно, то есть, напились мы, обмывая аттестат об окончании курса иврита, до зелёных соплей!
Но хватило сил договориться, что завтра к семи утра собираемся всей группой и едем в Хайфу становиться на учёт в лишкат авода, то есть, в контору по найму рабочей силы, на предмет постановки на учёт для приёма на работу.
Любую работу!
Потому как понаехало враз сотни тысяч инженеров, врачей, учителей и прочего интеллектуального сброда, которого здесь ждали мётлы, совки для мусора, а отнюдь не аспирантуры и прочие синекуры, как вы об этом прекрасно знаете, мои коллеги.
Но я же вас предупредил, что мы напились до чёртиков, а посему я назавтра не только не пришёл к семи утра, а только проснулся к восьми, да и то под напором звонка телефона, установленного на максимальную громкость!
Звонящий приветствовал меня на иврите!
Ёлька-палька!
Впервые ко мне обращался незнакомец на языке предков.
– Я, – говорит, – получил твой корот-хаим, то бишь, куррикулюм-витте, короче, трудовую биографию и желаю встретиться и потолковать за жизнь!
Я аж влип в койку!
Проспал на учёт для получения пособия по безработице, а тут...
– Лады, – говорю, – а ты кем будешь, господин хороший?
– А я, – отвечает, – есть самый большой технический директор фирмы...– и называет какие-то слова, которые я с непривычки ни хрена, конечно, не понял!
– Нет проблем, – говорю, – а как до вас добраться?
– Так и так, – говорит, – садись на автобус номер такой-то, езжай до Чек-поста, потом пересядь на автобус такой-то и прямиком к нам по адресу так-то и так-то. Понял?
– Понял.
Жену взял я для моральной поддержки и на случай мало ли чего, вдруг мне плохо сделается с непривычки!
Я же впервые в жизни в незнакомой ещё стране еду устраиваться куда-то – не знаю ещё куда!
За какие-то полтора часа добрались, с божьей помощью.
Жинку оставил в скверике у здания, а сам туда шмыг!
Встретил моложавый мужик, лет тридцати пяти, со стальными глазами и внешностью русского пацана из-под Вятки.
– Цвика – представился он. – Хочешь кофе?
– Нет, – говорю, хотя глотка от напряга заскрипела рашпилем по железу.
– Нужен переводчик с иврита? Я по-русску не знаю ни слова.
– Нет, – отвечаю гордо. – Вчера ульпан закончил!
Ухмыльнулся Цвика и просит:
– Скажи два слова о себе, а я послушаю, как ты шпрехаешь на нашем языке.
Я зашпрехал.
Конечно, я прихватил с собой все дипломы и в автобусе приготовил первые фразы своей автобиографии.
– Хорошо, – говорит, – это всё понятно, но это было там, в Руссии, здесь у нас коленкор совсем другой. Начнём с теории. Ответишь, пойдём дальше, не ответишь – дальше не пойдём. Согласен?
Рашпиль в глотке сделал оборот и проехался туда-сюда.
Я мотнул головой.
– Вот тебе задачка. Ещё раз напоминаю: это чистая теория. Установи тело в пространстве с точностью...– и тут он берёт лист бумаги и пишет:0, 00000000, то есть, ноль, запятая и ещё восемь нулей…
Я жду.
Он говорит: – Это всё. Такая задача.
У меня, видимо, во рту пошла пена, потому что рашпиль размяк и потёк в голову...
Я говорю:
– Как, то есть, всё? Какое тело? В каком-таком пространстве? Что за такая точная точность, объясни…
Цвика посмотрел на часы.
– Ну, я пошёл покурить. Через пятнадцать минут приду. Ты должен ответить, или... ты помнишь, что я сказал?
Развернулся и исчез с горизонта...
А я остался.
– Мамма мийя-ааа! – подумалось мне, – какой же я мудак! Почему я отказался от переводчика? Наверняка я чего-то недопонял! Не может быть, чтобы это было всё условие задачи!
Шок прошёл через пару минут. Я умею взять себя в руки. Как я тогда электротехнику доценту толканул, а? Успокаивал я себя ещё секунд сто, не больше.
Время-то тикало…
И вот тут, ребятки, скажу я вам, начался у меня натуральный стресс по заказу!
Нагрузка на мой мозг, кроме чистой техники, давила ещё и чисто психологическая: на трудно понятном языке! впервые в жизни! надо решить неподъёмную задачу!
По-быстрому!
Без единого намёка, не то, что подсказки!
Думаю, в этот момент нагрузка на витки была запредельной!
А "витки" – это словечко любил мой шеф из КБ в те далёкие времена, когда я был юным инженером, а он опытным конструктором.
– Шевели витками, Дока! – любил гудеть он басом, – включай виткам обороты и доводи их до белого каления!
Да.
Обороты я включил запредельные!
Короче, когда явился Цвика, рядом с его нулями я дал краткий ответ!
Прошло ровно двенадцать минут.
Он, падло, явился на три минуты раньше!
– Ладно, – буднично сказал он. – Правильно.
А теперь вот что.
Вон в той комнате сидит человек. Возьми у него схему прибора, который мы сейчас разрабатываем, со всеми данными, и рассчитай, не перевернётся ли он под собственным весом, так как он несимметричен, и там ещё пара нагрузок, в общем, возьми схему, неси её сюда...
Я так и сел на копчик.
Дело в том, что последние лет пятнадцать в Союзе я был биг-боссом, и все технические задачи мне решали инженеры моих отделов и секторов, а в последний раз я решал такие задачки лет сто тому назад или даже сто пятьдесят…
Ёлка зелёная!
Как поведёт себя моя память?
Что она, драгоценная моя, вспомнит из этой… как её?... то ли теоретической механики, то ли из этого... как его... я с разбега даже забыл, какую науку использовать для таких задач.
Поплёлся в соседнюю комнату.
Сидит мужик. Русский. Ну, то есть, русскоязычный. Вы ведь знаете, что русскоязычных, особенно двадцать лет назад, в Израиле можно было вычислить раз-два! Галстук. Пиджак. Задумчивый лик. Причёска. Ну, в два счёта это было видно.
– Подскажите, пожалуйста, – говорю, – так, мол и так, дал мне шеф задачку, а я подзабыл и растерялся, из какого хрена лепить ему ответ: не теормех, ли случайно, или какой-либо другой предмет, да и вообще, как тут вот, понимаешь..?
Мужик глянул поверх очков и кратко отрезал:
– Не знаю.
И отвернулся гордо.
– Ах, ты... – думаю –... мать... ух... трах тибидох, – думаю...
Но взял схему и вернулся к Цвике.
– А вот, – говорю, – какие-то книжки … или ещё что? можно посмотреть...подготовиться?
– Какие-такие книжки? – спрашивает удивлённо, – вот тебе бумага, вот тебе карандаш, а голова – вот она у тебя! Давай, садись вот сюда и – вперёд!
Я сел, ребята.
Но тут хотя бы у меня было время.
Не то, что с телом в пространстве.
За часок я накропал странички три расчётов.
Напрягался, конечно, тоже, но цейтнота-то не было... да-а-а.
Всё сделал. Говорю:
– Не перевернётся твоя машина, не боись!
А он мне:
– Хорошо. Теперь иди к тому мужику, посмотри его расчёт, он мне сказал, что перевернётся!! Проверь. Если ты прав, докажи ему, чтобы он согласился. Если ты не прав, приди и скажи мне!
Ах ты, мать моя женщина, а?
Тут я понял, что тот мужик – мой конкурент на место, и этот, мать-перемать, Цвика сталкивает меня с бывшим соотечественником, который тоже гусь тот ещё, как он меня отшил с моей просьбой о помощи!
Такая вот закавыка, панимаишшш, выходит.
Промеж двух огней оказался я!
В самой что ни на есть, промежности!
Тьфу!
Но я уже успел озвереть.
Вы меня, ребята, знаете. Я милый и мягкий интеллигент, но это ежели меня не трогать за печень!
Не рекомендую, да-с.
Пошёл я туда, к этому кадру, проверил его, увидел ошибку, ткнул его носом, он сначала брыкался, мол, я – кандидат наук, я по-английскому вот этому учебнику считал, и вытаскивает, сука, из-под задницы английский том!
Я снова,уже без жалости, тыкаю его носом в расчёт, он мявкает, что да, ошибочка вышла, но он…
Я не стал его слушать дальше.
Вернулся к Цвике, сообщил, что сцуко согласилось, моя правда оказалась.
Тогда царственным жестом мой новый шеф показал мне на кульман и буднично сказал:
– Становись. Работай.
Кончилось тем, что я отпросился у него до завтра, жена в скверике, мол, переживает, он дал добро, и со следующего дня я, получив инженерную должность, кинулся в омут передовой западной техники, в котором барахтаюсь последние двадцать лет.
Я закончил, господа.
А где же моя рюмка?
Она же тут стояла только что...
Кто спёр?