Из моей книги "Восхождение"
КНИГА ВТОРАЯ.
Глава двенадцатая.
Метания.
После моего возвращения ты несколько раз звонил мне и пытался договориться о встрече. Я просила:
– Перестань меня терроризировать, перестань надо мной издеваться, то, что ты делаешь – настоящие пытки для меня! Я больше не могу, оставь меня в покое!
Однажды, возвращаясь с работы, я вдруг увидела тебя. Ты стоял на Комсомольском проспекте и ждал меня. Я спросила: зачем ты здесь? Опять всё то же?
Выглядела я ужасно. Похудела, почернела, глаза потухли. Это мне мама так говорила, ругая меня за то, что я не могу прийти в себя от очередного разрыва с тобой. Я действительно почти ничего не ела, у меня отбило аппетит, посерела с лица, как говорится. Я ведь уже окончательно решила забыть тебя и выкинуть всё, что было между нами, из головы!
Мы присели на скамейку.
В руке у меня был какой-то журнал, то ли "Знамя", то ли ещё какой-то, сейчас забыла, в котором было повествование о каком-то народе-племени, которое живёт в Гималаях, об их духовной жизни, о том, для чего человек вообще приходит в этот мир. Я тогда впервые наткнулась на эту тему. Этот журнал я нашла в книжном шкафу у моего заведующего отделением в больнице, нашего Главного кардиолога, и попросила его дать прочесть мне именно эту статью.
Я прочла её несколько раз, она мне страшно понравилась.
Я не запомнила точно сам текст, но помню, что там было много такого, что касалось нас с тобой! А точнее, касалась тебя. Я уже давно поняла, что ты за человек, что жизнь сделала из тебя, как ты связался с этой женщиной, во что ты превратился, – ты ведь подстроился под этот мир, ты стал не самим собой, я видела это!
Все эти комплексы, с которыми ты жил, вся эта твоя внутренняя борьба с самим собой, с миром, который ты создал себе сам, с неестественным миром твоего воображения! Ты жил совсем не своей жизнью, поэтому ты заработал этот жуткий невроз, из-за которого ты и глотал таблетки, лишился сна и погрузил сам себя во мрак!
Кстати, когда ты пошёл работать в НИИКЭ, я увидела, что ты стал оживать, стал совсем другим человеком, то есть, проблему с ненавистной работой ты уже решил, и тебе осталось сделать ещё один шаг – уладить семейное положение – и у тебя вся жизнь выправится! И ты забудешь про свои болячки.
Я тогда, при этой встрече, сказала тебе, что ты можешь за меня не переживать, я ни о чём не жалею, не считай себя виновным.
Да, я тебя любила, но сейчас решила, что мы должны расстаться! Я знаю, что сделала для тебя великое дело, раскрыла тебе глаза на многие вещи, помогла тебе понять, что не так всё страшно в твоих проблемах со здоровьем, как тебе казалось, и его можно выправить, для этого тебе осталось совсем немного! Но это теперь уже ни от кого не зависит, только от тебя. Если ты сам захочешь, всё выправится.
Я ни о чём не жалею, я знаю, что тебе помогла! И могу уйти спокойно в сторону.
Я тогда расплакалась.
Помню, ты смотрел на меня, как на тяжело больную. По твоему лицу видно было, что у тебя сжалось сердце, я ведь тебя уже хорошо знала! У тебя было выражение лица, как у побитого пса, а я шла уже гордо, потому что я уже всё это пережила и чувствовала, что это уже всё – завершение!
За восемьдесят четвёртый год мы с тобой встретились всего три или четыре раза. Осенью состоялся этот последний наш разговор.
А в декабре ты звонишь мне и говоришь:
– Света, я больше не могу! Я не могу жить без тебя, мне очень плохо. Я буквально умираю, у меня все мысли о тебе, я не сплю ночи, у меня не идёт работа. Я хочу прийти к тебе. Я ухожу отсюда, из семьи. Я не могу больше без тебя.
Ну, думаю, человек серьёзный, выстрадал, созрел!
Это было незадолго до нового года, двадцатые числа декабря восемьдесят четвёртого.
Ты пришёл с чемоданчиком.
У нас в больнице как раз намечался новогодний вечер для персонала, мы с тобой засобирались, решили пойти. Новый год решили провести вместе…
Проходит три дня, и смотрю, мой Давид скуксился…
Понурый, депрессивный.
Поняла, что ты ещё не созрел. И не может этого сделать.
И вдруг ты заплакал!
– Я не могу переступить через себя!.. Я не могу себе представить, как я не буду видеть сына каждый день… Как он там будет без меня, без моей поддержки…
Я поняла, что ты просто не можешь жить без этой семьи! Не можешь.
Ну, не можешь – не можешь! Думай тогда своей головой.
Вечером, вернувшись с работы, я увидела, что твоего чемодана нет, а потом ты звонишь:
– Света, ты извини, но я ушёл. Я не могу.
Ну, нет – так нет!
Я ничего не стала говорить.
Что я чувствовала? Пустоту.
Видимо, таким и должен быть финал. Три года терзаний, сближений, надежд. Любви.
Всё кончилось.
Ты решил попробовать уйти из замкнутого круга, вырваться. Не получается.
Я была к этому готова. Весь прошедший год я вырывала тебя из памяти, из сердца, из души.
Точка!
Но думала я о тебе плохо. Очень плохо. Ведь за три года я тебя глубоко изучила. Ты сильный мужчина с сильным характером. Есть и слабости в твоём характере, что меня тоже привлекало, потому что такое сочетание силы и слабости, мужской мощи и тонкой души – мечта большинства женщин на белом свете, я думаю. Это очень редкое сочетание.
Но ты оказался слабаком.
У тебя запредельное чувство привязанности. С этим ничего не поделаешь. Это неприятно. Это что-то из животного мира…
Но, поняв это, мне легче было порвать с тобой.
Я даже подумала, что ты специально так сделал, чтобы я поспокойнее отнеслась к разрыву… не знаю. Но ведь я и так уже подготовилась за эти годы.
Я думаю, что это было подло с твоей стороны так сделать.
Кстати, вечером этого дня позвонил Валера, твой друг, и поинтересовался, как наши дела, а когда узнал, что ты собрал свой чемоданчик и ушёл, он возмутился:
– Вот скотина, – говорит. – Эгоист жуткий. Морочить голову столько времени – это просто издевательство! Я такого от него не ожидал.
Я говорю:
– Не надо его осуждать. Похоже, это я тут лишняя. Мне надо уйти в сторону. Никаких разговоров на эту тему не может быть! Я ухожу с его дороги. Не хочу его видеть и слышать о нём не хочу.
Потом Валера позвонил через неделю:
– Как дела?
– Всё нормально, – говорю, – всё хорошо.
– Ну что, Давид не появляется?
– Почему? Появляется. Он уже позвонил, дрожащим голосом начал что-то говорить, а я бросила трубку.
Тогда он говорит:
– Пойдём в театр. Мы с женой собираемся в Оперный.
– Ну, давайте, пойдём.
И после этого ты опять звонишь.
Я говорю:
– Что тебе надо? Успокойся. Оставь меня в покое. Я в театр приглашена, кстати. Валера пригласил.
Ох, как ты тут разошёлся!
Я говорю:
– У тебя совесть есть? Ты что, с ума сошёл? Живи со своей семьёй, оставь ты, ради бога, меня в покое! Ты точно ненормальный! Со своими психозами. Скажи, нормальный человек может тебя понять? Я пыталась понять тебя, вроде, всё разложила по полочкам. Ты расскажи кому-нибудь о том, что ты устраиваешь, кто это сможет понять? Это может только человек, который проник в твою глубину и может всё понять и разложить.
Только я могу всё объяснить! Но мне уже хватит! Я должна о себе подумать. Иди. Не хочу тебя видеть!
И положила трубку.
КНИГА ВТОРАЯ
Глава четырнадцатая
Кризис набрал обороты…
После этого ты позвонил Валерке и стал на него орать.
Валера потом говорит мне:
– Представляешь, этот скот устроил мне сцену ревности по телефону! Обнаглел совсем. Он, что, решил устроить себе гарем? И там хорошо, и здесь хорошо. Вот устроился, паразит! Наглый какой. Вот как человек раскрывается, оказывается! Я от него не ожидал. Не могу успокоиться, как это он может такое вытворять!
Я говорю:
– Наверно, надо побывать в его шкуре, чтобы понять это.
Потом ты опять звонишь и говоришь:
– Я не могу без тебя…
Я прервала и сказала:
– У тебя есть жена, оставь меня в покое, не хочу ничего слышать.
Ты и говоришь:
– Я уже подал на развод.
– Меня это совершенно не касается. Делай, что хочешь! Что ты потом будешь делать с этим разводом, я не знаю.
В январе восемьдесят пятого ты звонил несколько раз, но я обрывала тебя:
– Меня совершенно не интересует твоя жизнь и твои проблемы. Оставь меня в покое!
И вот однажды раздаётся звонок в дверь. Я открываю, появляешься ты с такими вот глазами и с криком:
– Так я и знал! Пока я тут мечусь и мучаюсь…! Ты не представляешь, как мне это всё тяжело! Кто бы побывал на моём месте! Мне тяжелее, чем вам всем…
Короче, в истерике.
А потом и выдал:
– Пока я… А ты в это время с Главным…
Я не поняла.
– С каким Главным? Ты о чём это?
– Ну, как это? Лида, жена, мне сказала, что тебя видели у него в кабинете, даже сказали, в какой комбинации ты с ним кувыркалась! Люди подглядывали через замочную скважину!
Я слушаю и думаю:
– Ну и Лида! Грязью поливает меня. Сочиняет на ходу, что попало! А он воспринимает за чистую монету.
Сначала я слушала всё это, потом мне стало обидно, и я разревелась. Тоже впала в истерику:
– За что это мне, – думаю. – За то, что я четвёртый год страдаю и мучаюсь? И меня же обливают грязью!
Потом истерика перешла в ярость, и я закричала:
– Уматывай отсюда! Чтобы я ноги твоей не видела! И кстати. Я тебе в восемьдесят втором году дала своё обручальное кольцо, из которого мы в Куйбышеве у Валентина сделали тебе коронки на зубы. Так это стоит хороших денег. Почему я должна тебе делать такие подарки? Давай мне деньги обратно!
Я была вне себя. Почему мне хамят, мешают с грязью, а я должна терпеть и унижаться?
Честно говоря, я никогда не ждала от себя такого! Деньги какие-то… Просто мне надо было больно ужалить тебя! Я никому не позволяла так со мной говорить!
– А сколько денег? – ты тоже был ошеломлён.
– Откуда я знаю? Давай и всё!
Ужасная сцена, конечно. Но, учитывая, что и у тебя и у меня просто разрывались сердца от любви, от жуткого положения, в которое мы оба попали, мы стояли в столбняке и смотрели друг на друга жуткими глазами. Сквозь слёзы.
Однажды, после очередного конфликта между нами, я почувствовала себя плохо, это был какой-то транс. Я не могла успокоиться никак. Дай, думаю, возьму на ночь какую-нибудь пилюлю. Давид вон глотает их пачками, довёл сам себя до ручки…
Взяла реланиум, в общем-то, хорошее средство. И как начало меня трясти! Вместо успокоения, меня стало трясти от возбуждения, сон отшибло напрочь! Я взяла ещё какую-то таблетку – куда там! Ни в одном глазу! Утром пошла на работу – как будто не пила этих таблеток! Такое у меня было состояние… Думаю, до чего ты, Света, дошла…
Нервная система стала разваливаться. Зачем мне это надо?
Так вот.
Когда ты позвонил мне и сказал, что подал на развод, я не поверила тебе: ведь ты мог бы снова уйти от меня, потом снова…
Короче, прогнала тебя, хотя внутри затеплилась надежда: а вдруг? Вдруг, это серьёзно и окончательно?
Потом мы снова встретились. Вроде бы, случайно.
Но я уже знала, я чувствовала, что ты всё чаще и чаще оказываешься вблизи моего дома.
Однажды мама говорит мне вечером: – Смотри, кто стоит у нас под окнами!
Ты стоял и смотрел в наше окно на четвёртом этаже. На улице мороз, снег, а ты стоишь и смотришь.
Потом ещё много раз я тайком выглядывала в это окно, ожидая, что увижу тебя, и ты регулярно появлялся вечерами, втягивая голову в воротник пальто.
Потом я стала чувствовать, что ты где-то совсем рядом!
В дверной глазок я наблюдала за тобой, как ты ходил туда-сюда по лестничной площадке, иногда приникая к двери. То ли следил за мной, то ли хотел услышать мой голос.
И вот однажды ты настоял на встрече.
Рассказал, что буквально через три дня после твоего возвращения в семью, ты вновь попал в обстановку, полную равнодушия к тебе.
Лида тебя не трогала, вела себя деликатно. Но ты почувствовал снова, что ты одинок, никому не нужен, не интересен, тебя не спрашивали, как ты, что ты, ты вновь попал в ту самую колею, из которой пытался выбраться столько лет!
Ты снова стал питаться в столовых вечерами после работы. Перед закрытием столовых, рядом с кинотеатром "Победа" или на углу Горького и Красного проспекта, тебе доставались остатки какой-нибудь каши и рыба.
Потом возвращался домой, уставший голодный и одинокий, как никогда. Не с кем было словом обмолвиться: Лида молчала, а сын мотался с приятелями.
Я сказала, что это меня совершенно не интересует! Это твои проблемы, и я не желаю с тобой разговаривать!
Потом, в начале марта ты снова позвонил:
– Света, я сегодня развёлся! Всё!
– Ну и что? Причём тут я? Меня это совершенно не касается и не интересует!
– Я могу с тобой встретиться?
– Нет.
И положила трубку.
Что я в этот момент чувствовала? Пустоту и усталость. Мне ничего не хотелось, я была полностью опустошена, сил не было.
Прошёл март.
За это время ты звонил, мы перебрасывались нейтральными словами. О твоей работе. О моей работе. О детях. О здоровье.
Начался апрель.
И вот ты звонишь:
– Света. Я не могу больше здесь жить. Нет ли у тебя на примете какой-нибудь съёмной комнаты или квартиры? Мне надо отсюда уйти, как можно быстрее!
У меня ёкнуло сердце!
Я решила тебе помочь. Сказала:
– Ты твёрдо решил?
– Да. Я развёлся и не могу жить с чужой женщиной. Мне надо уходить. Меня тут всё нервирует, не хочется мне продолжать эту волынку и тянуть резину.
(продолжение следует)