Из моей книги "Повести, рассказы, истории"
Конечно, в Акко красиво.
Кто спорит?
Во-первых, море.
Оно ведь всегда разное. То бурное со злыми, хлещущими брызгами, то спокойное и величавое, а то, как сейчас, тихое, ласковое и шепчущее что-то нежное и мурлыкающее.
Во-вторых, бухта, где рядами стоят яхты.
Их много, и их мачты частоколами огораживают от моря крепость.
Старая крепость, которая выдержала натиск Наполеона и не сдалась.
Её бастионы с щелевыми бойницами над отвесными стенами грозно смотрятся и сейчас.
– Смотри, вот болван! – толкнул меня в бок Старик. – Жизнь ему недорога.
Пацан – араб лет пятнадцати, весь чёрный от загара, ласточкой сиганул со стены в море. Высота приличная, метров пятнадцать.
– И ведь ничего таким чухонцам не бывает, – Друг тоже проследил траекторию смельчака, – вот ведь что интересно! Прыгни я, например, и всё, каюк. А эти безрассудно подставляют башку под секиру судьбы – и ничего, живут себе!
– Э. Хорошо сказал, гэнацвале! – я рассмеялся. – Под секиру. Э…красиво шпрехаешь.
Раз в год, а то и чаще, мы приезжаем сюда, в этот странный город.
Акко — один из городов в Израиле, чья история продолжается без перерывов свыше четырёх тысяч лет.
Первое упоминание о городе относится к 1800 г. до новой эры в эпоху египетского владычества.
Здесь есть, что посмотреть.
Тут и остатки строений времен древней Греции и древнего Рима, здания эпохи крестоносцев и Османской империи.
997467874
Мечеть Аль-Джезар, постройки монахов ордена Сент Джона, подземный город крестоносцев, караван-сарай Хан Эль-Умдан и прочее и прочее.
Основная масса обитателей Старого города - арабы.
Египтяне и ассирийцы, греки и римляне, арабы и христиане, ордена госпитальеров, тамплиеров, купцы Генуи, Венеции, Пизы, турки, британцы оставили здесь свои следы.
А сегодня и мы свои следы добавили.
– Что касаемо арабских прыгунов, – задумчиво пробормотал Старик. – Есть такие люди, которые просто не могут жить спокойно. Всю дорогу подавай им экстрим! Гложет их, видать, изнутри огонь неугасимый… Про таких именно и говорят, что родился с огнём в жопе! Он, собака, как ракета баллистическая, аж сопла выхлопные плавятся! Знал я одного такого.
– Так в чём проблема, изложи доступно, – попросил Друг.
Я тоже присоединился к просьбе:
– Уважь, товарищ! Давайте-ка прогуляемся по Старому Городу, и ты нам неспешно расскажешь про этого Такого!
И мы двинули вдоль рыбацкого мола в районе Пизанского порта, который является остатками гавани, построенной крестоносцами восемьсот лет назад, мимо яхт, мимо крепостных стен, мимо торговцев сладостями, сахарной ватой, свежевыловленной рыбой и мелкими блестяшками внутрь собственно крепости с её лабиринтами и магазинчиками с арабской мишурой.
По пути пришлось встать и пропустить целую демонстрацию арабской молодёжи, которые шли по пятеро в ряд, с барабанным боем и завыванием музыкальных инструментов, одетые то ли в скаутскую, то ли в пионерскую форму в галстуках разных цветов на белых рубашках.
– У местных селян какой-то праздник, – раздумчиво проговорил Старик. – Вроде бы, сегодня будний день, чего это они?
Постепенно шествие закончилось, и лишь пацаны, вроде того прыгуна с крепостной стены вприпрыжку догоняли процессию.
– Так о ком ты вспомнил, Старый?
– Недавно помер мой двоюродный брат. Вот он как раз и уродился таким… как бы это сказать, чтобы покойника не обидеть. Ведь о нём надо или ничего или хорошо, а не получится, видать.
Старик поднял голову вверх, к небу, но там как раз были высокие сводчатые потолки внутренних переходов, в полутьме навевавшие мысли не о божественном, а обо всяких крестоносцах, греках и прочих мамелюках.
– Ладно, расскажу. Он меня любил, а значит, простит!
После войны мы с мамой и сестрёнкой жили у них, то есть, у Моньки с его мамой, которая доводилась мне родной тёткой.
Отцов наших поубивало в сорок втором году.
Ушли, как и не были, и оставили нас сиротами.
Эх. Сиротство это… Сколько судеб оно покалечило!
Да.
И, видимо, Моньке то ли гены достались разбойничьи, то ли ещё какие-то природные неувязки, но рос он бандитом и ханыгой с малолетства.
Потом, когда мы уже выросли, я сообразил, что, ко всем его вывертам, он ещё освоил Ильфа и Петрова и уже тогда воображал себя Осей Бендером, только без капитанской фуражки!
Чего только он не вытворял, чего только не перепробовал в жизни! Но только на каком уровне, сами посудите!
Жили мы тогда в Новосибирске на улице Ядринцовской, напротив сада Сталина. Сейчас-то он называется красиво – Центральный парк, а тогда – садсталина, да садсталина, только так, и не иначе!
Повадился он в биллиардную, которая там была, и где крутились приличные по тем временам деньги. Мне – бильярд, оттачиваю глаз, шахматы – тебе, они вождям полезней! – дразнил он меня Маяковскими строчками.
Просаживал, конечно, деньги только так! А где брал? Воровал по тихому. Однажды подговорил Альку, дружка своего, и обокрали они мою маму, вытащили, суки, из комода всякую мелочёвку.
Алька этот потом повесился в возрасте шестнадцати лет. Из-за него, из-за покойника, царство им обоим небесное! Не выдержал позора, когда сосед их изловил и в милицию притащил. Хороший пацан был Алька. Стихи писал. Про любовь.
Мы остановились напротив входа в ресторан "Абу Кристо". Это неплохой ресторанчик, причём подают прекрасно-приготовленную свеже-выловленную рыбу там как в закрытом помещении, так и на веранде, рядом с портом и с видом на море.
– Где сядем? – спросил я.
– Ну, давай внутри, чтобы Старик не отвлекался на молодушек во фривольных манатках и продолжил рассказ о безвременно ушедшем детстве! – шутканул Друг.
Старик не улыбнулся.
Воспоминания поглотили его, и он продолжил, когда мы расположились за столиком напротив большого аквариума, стоящего в зале для услаждения взоров жрущей публики.
– Чего он только не вытворял, этот Монька… Вообще-то, его полное имя Марк, как и моего отца, но звали его все Монька, да Монька. До самой его смерти. Чччёрт...
Старик затянулся сигаретой.
Дымок пошёл кверху. И тут мы обратили внимание, что там, наверху, висит большая клетка с попугаем. Попугай здоровенный, перья разноцветные и хохол торчит. Птица пробормотала что-то на арабском и глянула на нас снисходительно и круглоглазо, слегка развернув голову.
– Здорово, попка! – сказал Старик. – Кстати, о попках-юбках… Ни одной он не пропускал. Мне как-то сказал, что за свою жизнь перетрахал семьсот тридцать, если память мне не изменяет, женского полу! Царь Соломон, едрёна мать! Только царь-то был намного умнее Моньки.
С другой стороны, говорить, что он был дурак – неверно. Он проучился в институте инженеров водного транспорта пару лет, потом бросил, потом куда-то ещё поступил, поучился и тоже бросил, а диплом получил московского Энергетического института, правда, заочно. Потом работал энергетиком в каких-то конторах, а в конце-концов, ушёл на пенсию с должности главного инженера новосибирского цирка.
Вся жизнь у него была, как цирк, ей-богу!
Но сгубили его бабы и водка.
...Хотя, наверное, вру.
Сгубил Моньку тот самый внутренний огонь, который и толкал его на всякую ерунду.
Первый раз его посадили за шантаж.
Он, гад, надел фуражку Водного института, в те времена этот институт считался военным или полувоенным, пришёл в какую-то кассу, показал какую-то бумажку и затребовал деньги.
Бабка, не будь дурой, тут же звякнула в милицию, те приехали, повязали его и засадили в кутузку на пару лет!
Отсидел, но не остепенился.
Познакомился с двумя малолетними девками, побаловался с ними, чего-то им не подарил или не дал, они снова сдали его в милицию за изнасилование!
Ему припаяли уже больший срок, который скостили через некоторое время, потому что выяснилось, что девки были целками и никто их не насиловал.
А выявил всё это адвокат, которого наняла Монькина мать, моя тётка, и вытащил дурака из тюряги.
Мне потом Монька говорил:
– Понимаешь, Старик, жизнь коротка, и всё в ней надо испробовать: и девок, как можно больше, и тюрьму, и вообще всё в жизни!
Я смотрел на него во все глаза и не врубался, зачем пробовать в жизни самое дно?
Зачем?
Кстати, он учился, делал в институтах курсовые работы, потом сидел в каталажке, потом снова учился, и между делом, драл девок без числа со страшной силой и в большом количестве!
Впервые я увидел его в этом деле ещё, считай, во младенчестве.
Было мне лет восемь-девять тогда.
А он старше меня на семь лет.
Зовёт меня как-то шёпотом Вовка, сосед, с которым мы дружили тогда.
Вовка был в моём возрасте, но мы прихватили ещё мою сестрёнку, которая младше нас на два года и ещё одного сопляка-соседа.
– Пошли, на Моньку посмотрим! – загадочно вращая полтинниками, шептал Вовка, – там, в садсталина Монька с девкой чего-то делает!
И мы, по-партизански ховаясь за всякие кусты и углы, подкрались к воротам садсталина и, вытянув шеи, стали заглядывать через решётку закрытых ворот. А ворота закрывались, потому что вход в сад Сталина был платный: тридцать копеек! Большие деньги!
Смотрим, а Монька сидит на рейчатой лавочке, а на коленях у него сидит здоровая деваха, и они целуются, едрёна мать!
Интересно же!
Потом смотрим, он стал заваливать её рядом с лавкой на траву! Мать честная! Она же его в два раза выше и шире!
Борец, – зашептали мы друг другу, – наверно он с ней борется!
И вдруг девка как заорёт!
Мама! – орёт, – мамочка!
Вспомнила маму, называется.
Монька вскочил с неё и давай дёру, подтягивая штаны. Испугался, что милиция на крики прибежит.
Мы испугались ещё больше, и как прыснули в разные стороны! Тоже страшно стало. Чего это девка разоралась, а Монька побежал? Детские наши мозги не могли переварить визуальную информацию, не подкреплённую жизненным опытом!
А потом мы увидели, как он перемахнул через деревянный забор, которым был огорожен сад и, лыбясь на всё лицо, пошёл, как ни в чём не бывало!
Деваха, отряхнувшись, подалась на выход. Помню, мы долго обсуждали это событие, не врубаясь в тонкости происшествия – опыта не хватило!
– Как ты всё это помнишь? – удивился Друг, – я своё детство помню только с пятого класса, когда меня оставили на второй год за хроническую неуспеваемость… по-моему, по физкультуре, хе-хе.
– Да. Помню многое. Например, как Монька возвращался в одних трусах из этого садсталина поздним вечером, и неоднократно.
Это когда он пристрастился к биллиарду.
Был там такой ас по фамилии Шахнович.
Тоже из наших.
Лузы трещали по швам только так, когда Шахнович был в ударе!
А играли там за деньги.
Так вот этот ас всех обдирал с ужасающей силой!
А Монька что? Денег никогда у него не было, он тогда уже пристрастился к спиртному, где-то стащит, где-то украдёт, а где-то сворует! А зачастую играл на одежду, на раздевание – вот и припирался домой в неглиже.
А пил он всё подряд.
Были деньги – пил водку, не было денег – пил всё, что льётся и всё, что мокрое. Агдам и портвейн, сивуху и брагу, денатурат и одеколон. Алкаш получился из него страшный!
А отчего?
Характер такой.
Шустрый, энергичный. Ну, а потом, конечно, привычка и последующий алкоголизм, а это уже болезнь, и её не вылечишь, что бы там ни говорили.
– Вообще-то удивительно, что еврей – и такой алкаш, – я вставился в плавную речь Старика, – говорят, что в нас есть какой-то ген, который супротивничает приёму алкоголя, и потому мы считаемся непьющим народом. А оно вон как бывает! К слову, Друг, подлей-ка, пожалуйста, вон из той бутыли, там окраска симпатичная…
– Вот, вот, – желчно сказал Старик, щурясь, – все вы такие… с генами… с шапокляками… пьяницы жалкие!
– Ладно, – мне не хотелось спорить, – ты лучше про Моньку трави дальше.
– А что про него травить? Так и прожил никчёмно свою жизнь. Всё, видишь ли, ему надо было познать. Грязь всякую.
А когда я уезжал в Израиль, он пришёл ко мне пьяный, у меня ещё поддал, и спрашивает:
– Ты зачем туда едешь? Тебе ведь и здесь хорошо, ты начальник, жена у тебя тоже начальник, чего ты ищешь? Зачем?
Вижу, искренне спрашивает. Интересуется.
Я тогда ничего ему не ответил.
Зато потом, когда стал отсюда фотографии посылать, да и не только из Израиля, а и из Италии, Франции, Штатов и прочих Европ, мне сказали, что он прибегал смотреть.
И долго смотрел…
Там ведь, в России, до сих пор многие дальше своего города ничего не видели, нигде не бывали, и не увидят, и не побывают…
Где-то промелькнула цифра: семьдесят процентов россиян никогда не были ни в одной стране мира, кроме России!
Это сейчас, когда мир открыт - езжай не хочу....сидят на цепи и гавкают на всех подряд: кругом враги! америкосы - пендосы, гейропейцы, грузинцы-украинцы...а в глаза-то никого, кроме своих дружбанов-пьянчуг и не видели. Эх. Да ладно, ну их в жопу!
Вот и он, видимо, это хорошо понимал.
Сколько раз я звал его сюда, хотя бы в гости, хотя бы одним глазком посмотреть на другую жизнь, на другую страну!
Нет. Боялся двинуть жопой!
Эх. Что за люди? Всё, говорил, надо попробовать: и тюрьму, и девок, и водку. Дурак, прости меня господи!
А когда появилась возможность действительно посмотреть на другой мир – ни хрена!
Спрятался в скорлупу и снова пьянь и срань!
Тьфу!
Вот и получается, что повидал он много, но всё по дну жизни лазил. Ему было интересно, видишь ли.
Даже в армии Советской он побывал.
Мне рассказал только один эпизод из своей армейской жизни. Кто-то там обозвал его жидом. Дело было в сортире. Знаете армейские сортиры? Это длинный деревянный барак с дырками в полу, и там все сидят в орлиных позах, курят и беседуют за жизнь. Так вот в такой ситуации какой-то чмо и обозвал его. Монька встал с очка, даже не натянув штаны, подошёл и пряжкой армейского ремня вмазал уроду по хлебалу! Тот так и сел на обосранные доски.
И никто из орлов на дырках слова не сказал, ни в укор, ни в поддержку.
Больше его не обзывали, вроде бы.
За рассказами мы и не заметили, как умяли всё, что было на столе.
Расплатились и вышли на воздух.
Прошлись вдоль по длинному пирсу мимо множества яхт, вплоть до причала прогулочных теплоходов.
Вокруг было благолепие и красота.
Море слегка шуршало лёгким прибоем, народ галдел под сурдинку ровным гулом, жара пошла на спад, и жизнь казала нам свой фасад, оставив изнанку другим.
– Вот ведь до чего доходил покойник, – продолжил Старик, – попросил он однажды сделать небольшой проект для своего цирка. Какой-то небольшой механизм для арены. Я, говорит, под это дело уже насчёт денег договорился. Подзаработаешь немного.
Ну, сделал я ему этот проект, с расчётами, всё, как положено. Отдал. А он мне:
– Ну, зачем тебе эти деньги? Ты ведь начальник, хорошо зашибаешь. Отдай их мне, а я их пропью, всё толк будет!
Вот не пойму я таких людей.
Хотя… Больные они, алкаши эти.
Никто и ничто не поможет. Так и помер, всё нутро себе сжёг.
Эх.
Нехорошо я что-то про покойника всё же. Не надо бы.
Он ведь успокоился только перед самой смертью. С сердцем у него были проблемы. И вот, когда вызванные медики несколько часов пытались завести заглохающий его мотор, он сказал: " Не мучьте меня. Дайте спокойно умереть!"
Это были его последние слова.
Мы помолчали.
Пора было и возвращаться по домам.
Но настроение было грустным.
Дух добряка, беспутника, пьяницы и заблудившегося в жизни Моньки витал рядом.
– Да. Жаль, не доехал он до наших мест, – сказал Друг, – может быть, здесь он бы смог преодолеть себя? Измениться. Хотя я таких случаев практически не знаю.
На стену крепости, мимо которой мы снова прошли, взобрался тот же мальчишка-араб и, взмахнув руками, камнем бросился вниз. Или ласточкой?
Подставляя вновь и вновь свою дурную голову под секиру судьбы.
Машина рванула с места, оставив позади крепость Акко с её историей и воспоминаниями Старика о заблудившейся в этом мире душе.
Может быть, он и сейчас грустит там, наверху?
А может быть, нас жалеет?
Мы-то ведь не прошли на Земле то, через что он прошёл.
Он ведь был уверен, что всё попробовал: и девок, как можно больше, и тюрьму, и вообще всё в жизни!
Может быть...