Предыдущее здесь: https://artur-s.livejournal.com/6498410.html
Из моей книги:
Глава девятая.
Москва - Будапешт - Тель-Авив
В аэропорту Шереметьево дети были мрачны и неразговорчивы. Давид старался выглядеть бодрячком, подтрунивал над ними, хотя сердце ныло: может, не увидимся больше?
Светлана тоже держалась, хотя слезы душили и ее.
И вот, обняли, поцеловали детей, взрослых уже ребят, но выглядевших сейчас так жалко, так одиноко, что на минуту захотелось бросить все и...
Пограничник показал жестом: проходите, не задерживайте остальных! Еще несколько шагов, обернулись, помахали детям руками и скрылись за углом.
Всё!
Прощай, Союз!
Они были уже за его границей!
Ещё в консульстве выяснилось, что из трех самолетов, подготовленных к перелету Москва – Будапешт - Тель-Авив, полетит один, да и тот заполненный наполовину.
Народ струхнул.
На войну ехать было страшновато.
В самолете было буднично, обычный рейс, деловая обстановка, но внутри, в себе Давид чувствовал полное опустошение: не хотелось говорить, думать и анализировать.
Что нас ждет?
Отрезана дорога назад, вот мы со Светой, да еще четыре сумки с барахлом.
Вокруг сидят чужие люди, странные, строгие лица, даже дети малые сидят притихшие, словно понимая: рубеж пройден!
В Будапеште их провезли по заснеженному городу на перевалочную базу, разместили в каких-то то ли казармах, то ли общежитии, накормили в столовой, а там оказалось, что народу едет уйма и даже мест за столами недоставало, и пришлось обедать в два захода.
Потом на ночь разместили по комнатам, и пришлось ночевать с какой-то парой из Харькова, которые всю ночь не спали и бурчали: заели клопы!
Комната была пустой, лишь две кровати, давно не беленые стены да покосившийся шкаф.
Давид тоже не мог заснуть: черт возьми, куда меня занесло?
Эмигрант! Малая кроха в огромной массе копошащихся, ищущих свое место людей с отрезанным прошлым и непонятным будущим!
Вечером следующего дня всех рассадили по автобусам и повезли в аэропорт. Спереди и сзади колонны ехали вооруженные охранники, то ли венгерские, то ли израильские.
Но вот на взлетном поле, при подходе к самолету, у Давида перехватило горло!
Огромный Боинг со звездами Давида на плоскостях и два ряда израильских солдат в касках, военной форме, с короткими автоматами Узи на груди встречали его, только его!
Ощущение, что он выделился из толпы, и это его приветственно встречает, охраняя от врагов, такой эскорт, враз переменили настроение, и впервые за последнее время, наверное, за годы, он вдруг почувствовал чью-то мощь за своей спиной, как будто новая, неведомая раньше, сила мягко обхватила его в объятия и дала понять: спокойно, парень, я тебя никому не позволю обидеть, здесь свои!
В Боинге стало еще спокойнее, люди раскованно стали переговариваться, знакомиться, а обильный обед с вином закрепил и повысил тонус.
- Главное, – говорил Светлане захмелевший муж, - это чтобы нас иракцы не сбили до Израиля! Посмотреть бы, что это за страна, а там – хрен с ним, пусть сбивают!
Подлетели к Тель-Авиву ночью.
Внезапно в заоконной черноте появилась масса разноцветных огоньков: желтые, белые, голубоватые. Затем, по мере приближения, они стали приобретать формы: вот это улицы с двумя рядами фонарей, а это – дома со светящимися окнами, а там – площади, залитые светом...
Странно, идет война, а тут – никакой светомаскировки! Чудеса! Сердце заколотилось сильнее: вот оно! Долетели до земли обетованной! Получилось!
Мягко ударились шины самолета о бетон, и вдруг – аплодисменты!
Евреи ударили в ладоши!
В груди разливалось ощущение счастья: добрался я до земли предков!
Здесь, именно здесь, и двадцать, и тридцать веков назад жили, дышали, ходили по этой вот самой земле мои пра-пра-пра-пра-родители, здесь они дрались за эту землю, здесь умирали, отсюда их разогнали по всему миру, аж до самой Сибири!
Где она сейчас, эта Сибирь?
Далеко-далеко...
В здание аэропорта имени Бен-Гуриона зашли в час ночи и ахнули: огромное здание, сверкающее огнями, полное народу – и никакой паники: все буднично и спокойно.
Завели в помещение, рассадили по местам и только тут прибывшие обнаружили, что в углу стоит девушка-солдатка, а вокруг нее – множество коробок с противогазами.
Началось оформление документов. Теудат-оле – удостоверение нового репатрианта, гражданина государства Израиль был первым документом в новой стране, на исторической Родине.
Выдали деньги на первое время, попросили подойти к девушке в углу, забрать свои противогазы и прослушать инструктаж по их использованию, сказали, что внизу ждет такси, которое отвезет бесплатно в любую точку страны, что предварительно можно один раз бесплатно позвонить в любой город Израиля, пожали руку, поздравив с возвращением на родную землю – и отпустили в свободное плавание: делай что хочешь, иди, куда хочешь, валяй, израильтянин, действуй теперь сам, мы помогли тебе, чем могли! Устраивайся на новом месте, шалом тебе!
Для Давида это была вторая подряд бессонная ночь, но если первая была вызвана ощущением потерянности и одиночества в Будапештском клоповнике, то эта – переполненностью впечатлениями и возбуждением: новая страна, за окнами – война, документы, противогазы, а главное, что дальше?
Светлана же, обессиленная, спала на стуле, облокотившись на стол, зная, что муж все сделает сам. Он разбудил ее под утро, часов в шесть.
– А что теперь? – спросила она, зевая.
– Пойдем звонить Бэлле в Кармиель, поедем сначала туда, а дальше – увидим.
Бэлла, двоюродная сестра, приехала с двумя детьми в прошлом году и жила в Центре абсорбции. Это она два года тому назад организовала ему вызов, за что он вначале чуть не разорвал ее на куски, крича и вопя:
- Я тебя просил? Какого черта? Я никуда не собираюсь! Какой – такой Израиль?
Но зато потом извинялся и благодарил ее.
Это она показала ему первый в Энске ульпан по изучению иврита, где впервые он увидел живых израильтян, а точнее, израильтянок – преподавательниц, не знавших русского языка, но сумевших дать первые представления о Стране.
Глава двенадцатая.
20 января 1991 года.</span>
Когда они вышли из здания аэропорта, было уже светло.
Давид глазам своим не верил: сегодня двадцатое января, разгар зимы, а вокруг – лето!
Огромные пальмы приветственно помахивали своими стрельчатыми опахалами на легком ветерке, на клумбах пестрели живые, налитые яркими сочными красками, цветы, а в теплом свежем воздухе пряно веяло незнакомыми ароматами.
– По-моему, хитрые евреи искусственно насадили все это, потому что этого не может быть, чтобы двадцатого января, в разгар зимы... – пробормотал он.
Таксист, пожилой смуглый человек, спросил коротко на иврите:
– Куда?
– В Кармиель!
И первое путешествие по стране началось.
Дорога от Тель-Авива, расположенного в центре страны, до Кармиеля в Галилее шла по шоссе, идущему вначале параллельно Средиземному морю, так что супруги, вытянув шеи, не отрывали глаз от синих вод.
Затем она плавно повернула направо.
Вокруг мелькали городские постройки, переходящие в просторные поля с зелеными всходами, а затем равнинная дорога перешла в холмистую, и в районе Зихрон-Якова начались предгорья Кармеля.
Снова правый затяжной поворот, и, петляя, дорога вышла к Галилейским холмам и устремилась на восток, в сторону Сирии, к плато Голаны, к знаменитым Голанским высотам.
Все поражало в этом путешествии.
Прежде всего, теплынь! Энск они покинули в сибирский мороз, Будапешт проводил их шестью градусами ниже нуля, а тут – райское тепло!
Январь, а вокруг зеленеющие поля, яркие краски, чистое небо и мощные потоки солнечного света!
Все переживания последнего времени растворились в этой энергетике природы, вселяющей заряды оптимизма и уверенности: все будет хорошо, ихъе бэседер, как повторял через каждые десять минут разговорчивый водитель, с которым Давид пытался апробировать свой разговорный иврит!
За какие-то два часа они пересекли пол-страны, удалившись от моря и оставив справа жемчужину Израиля – озеро Кинерет, или Тивериадское озеро, основной источник пресной воды для всей страны и названное так в честь римского императора Тиберия, который запомнился Давиду из школьного учебника истории в виде подслеповатого бюста на картинке, а вот, на тебе! живая история проплывала справа по борту такси – длинного Мерседеса, дотоле невиданного на безобразном фоне тысяч Жигулей и Москвичей – пародий на современные автомобили!
По мере приближения к Кармиелю горы стали расти вверх, ущелья между ними становились глубже и извилистей, к ставшим привычными за пару часов оливковым рощам стали добавляться дубы и неизвестные дотоле деревья и кустарники, а потом пошли хвойные, в основном, сосны, но редковатые, в отличие от сибирского бора, где за их частоколом порой и света белого не было видно.
Чистейшее голубое небо без признаков туч и облаков, прозрачный воздух без признаков загазованности, беспрестанная болтовня таксиста на иврите с вкраплением сочного российского заборного сленга, позаимствованного от предыдущих волн алии, располагали к философскому восприятию будущего: да разве можно пропасть в такой красивой стране с такими добродушными людьми?!
В центре абсорбции репатриантов они быстро нашли Бэллу с дочкой, которых не видели уже год.
Расспросы, рассказы, восклицания и прочие междометия заняли не более пары часов, а дальше надо было где-то устраиваться жить!
На неделю Бэлла договорилась с одним знакомым, у которого пустовала двухкомнатная квартира, а потом надо было решать, где жить, то есть, по-крупному: в каком районе страны – юге, центре или севере, а затем – в каком городе, а потом – в каком ульпане учить иврит, а потом...
Решено было снять поначалу комнатку в Кармиеле, а потом разобраться, что к чему.
– Слушай, сестрица, а как тут с войной дела обстоят? По дороге мы вообще ничего не заметили: ни войны, ни толп беженцев, ни танков, ни раненых. Что происходит? В магазинах соль со спичками есть?
– Ну пошли для начала в магазин, в супермаркет, сами увидите насчет соли.
В супере им стало дурно.
У Светы на глазах заблестели слезы.
– Жалко наших детей! В какой нищете им приходится сейчас жить! Если бы они увидели своими глазами это изобилие!
– Да еще это великолепие: эти горы, зелень, подышали бы этим воздухом, – подхватил Давид, – но ничего, устроимся здесь, перетащим и их тоже!
Кармиель – небольшой, уютный городок, расположенный в самом центре Галилеи, северной, гористой области Израиля, окруженный со всех сторон арабскими поселениями, а потому строящийся и развивающийся быстрыми темпами, в основном, за счет прибывающей алии.
Он находится довольно высоко в горах и в двадцати километрах от моря, поэтому влажность воздуха сравнительно невысока, а вечерами, даже летом, бывает прохладно.
Сейчас, в двадцатых числах января, днем было шестнадцать – восемнадцать градусов тепла!
Пальмовые аллеи, тут и там высоченнейшие свечи кипарисов, кусты роз по обеим сторонам дорог – все это казалось нереальным, сказочным и кратковременным!
Трудно было свыкнуться с мыслью, что все это теперь уже стало привычным обрамлением новой жизни.
Прогулки по городу укрепили эти благодатные ощущения: чистейший воздух, обилие деревьев, кустарников, цветов, совершенно непривычная и необычная архитектура вилл и многоэтажных зданий на фоне гор, заросших буйной зеленью, – все это буквально дышало жизнью и здоровьем!
Впервые новые израильтяне увидели на дорогах массу американских, японских, французских автомобилей, в магазинах – изобилие товаров со всего света, им и не снилось, что такое может быть в реальной жизни, а не в кино!
Война практически никак не отразилась на повседневную жизнь.
Здесь все были спокойны и уверены в мощи своей армии и союзных войск. Множество молодых парней и девушек с автоматами и в военной форме, к удивлению Давида и Светланы, придавало ощущения уверенности, а не тревоги.
Из Союза люди прибывали по полторы тысячи в день именно потому, что считали, что здесь не страшнее, чем там!
Лишь пять дней с начала войны в Заливе не работали предприятия и учебные заведения, а с двадцать второго января вся страна снова включилась в нормальный ритм.
При приближении иракских "Скадов" к границам Израиля, автоматически включались сирены по всей стране. Люди одевали противогазы и ожидали отбоя в течение пяти – десяти минут.
Налеты бывали вечерами в районе девяти – десяти часов, причем удары были одиночными и, в основном, по Тель-Авиву и Хайфе.
Американские «Пэтриоты» сбивали «Скады», но боеголовки по инерции падали все же на цели.
Ни Давид, ни Светлана не чувствовали опасности ни физически, ни морально, ни психологически просто потому, что готовились заранее: они знали, куда едут; но кроме этого, поведение окружающих успокаивало и придавало уверенность: аколь ихъе бэседер – все будет хорошо!
Несколько дней в Кармиеле пролетели незаметно.
Затем появилась Гения.
Двоюродная сестра Давида, дочь уехавшего в двадцать четвертом году в Израиль дяди, о котором он узнал лишь за год до репатриации, Гения жила в Хайфе с мужем и работала в университете.
Она, оказывается, сняла через госкомпанию Амидар для прибывшего в страну кузена комнатку в некоем пансионате в маленьком городке Кирьят-Тивоне, недалеко от Хайфы.
Так наши герои оказались в чудесном курортном городке с его тихими улочками, идеальной чистотой, асфальтированными, ухоженными дорогами и отменными, шикарными особняками, выстроенными по индивидуальным проектам из серого и белого камня.
Дворики в сплошной зелени: мандариновые, апельсиновые, лимонные деревья; вьющиеся растения увивают сплошь стены домов, а просторные лужайки для отдыха представляют собой сплошной ковер из чистой, сочной, тщательно подстриженной травы.
Кактусы, зелеными мясистыми ладонями, растущими одна из другой, усаженные острыми длинными иглами, кактусы-агавы, извивающиеся огромными желто-зелеными стеблями с крючка-ми-иголками, кактусы высотой с двухэтажный дом и маленькие, с кулак, пузатенькие ежики...
Пальмы финиковые, пальмы гигантские с зелеными лапами и желтыми, прошлогодними, отмершими и бессильно-свисающими листьями, кипарисы-свечки и кипарисы с раскидистой хвоей и совершенно незнакомые лиственные деревья, великолепно и мощно возвышаясь над всей этой красотой, довершают сказочный ансамбль Тивона, созданного уехавшими из Германии евреями.
Здесь живет конгломерат румынских, венгерских, немецких, аргентинских, украинских, российских, польских евреев, приехавших в страну тридцать, сорок, пятьдесят лет назад, но было немало и «сабров», родившихся здесь, израильтян в нескольких поколениях.
В пансионате новым олим (так называют на иврите репатриантов) выделили комнатку с огромной двуспальной кроватью, холодильником, тумбочкой, шкафом и тесным туалетом. Первый дом на родине!
Хозяйка пансионата, пожилая румынская еврейка, не выпуская из зубов сигарету, командовала: - Это не трогать, сюда не заходить, здесь не стоять!
Но даже это не портило благодушного настроения Светланы и Давида, бросивших свои сумки и сразу двинувшихся изучать новую местность.
У одной из вывесок они остановились, и Давид силился прочесть на иврите длинное название.
Проходившая мимо женщина, поздоровавшись, спросила:
– Вы давно в стране?
– Да, – смеясь, ответил Давид, – уже восемь дней!
– Ну и как?
– Нравится. Мы оптимисты.
Он говорил короткими фразами на незнакомом языке и удивлялся, что его понимают!
– Меня звать Ципора Ковач. Я с мужем приехала сюда из Венгрии тридцать лет назад и до сих пор удивляюсь этой стране: до чего здесь красиво! Приходите к нам в гости завтра к семи часам вечера, муж будет рад. Наш дом – вон тот, квартира пять.
– Спасибо, придем обязательно.
Ковачи оказались милыми людьми. После чая они расспросили, где новенькие устроились, и, узнав про пансионат, деликатно поджали губы.
Вечером того же дня в комнату постучался человек и, представившись другом Ковачей, поставил на столик радиоприемник:
– Это вам. Вечерами бьют «Скады», вы должны слушать радио. Надо одевать противогазы.
И исчез.
Еще в Кармиеле они купили рулон пленки шириной полтора метра и несколько рулонов липкой ленты. Каждый вечер раздавался вой сирены, и первое время они бросались натягивать пленку на окно и дверь, обклеивая ее лентой, после чего одевали противогазы и ждали отбоя.
Потом это надоело, но из комнаты во время налета старались не выходить. Зато после сигнала отбоя они отправлялись на улицу, окунаясь в ароматы цветов и цветущих диковинных деревьев и вдыхая настоенный ароматами воздух, особенно чистый после сильных январских дождей.
Каждый день появлялась Гения, одна или с мужем, привозила продукты, спрашивала о настроении и однажды сообщила, что совсем скоро откроется ульпан для изучения языка, закрытый пока что по случаю войны.
А потом к ним зашел старичок и, сказав, что он друг Ковачей, протянул местную газету с объявлением, обведенным карандашом:
– Ковачи сказали, что вы не против перебраться на другую квартиру из этой дыры, – и он презрительно окинул взглядом комнатушку, – практически за те же деньги. Эта румынская жлобина дерет с вас три шкуры! Откуда у вас деньги, кстати?
– Сохнут платит, Еврейское агентство.
– Ну, вот и хорошо, пусть платит! Так вы идете смотреть квартиру?
Быстро сообразив, что промедление может дорого стоить и приняв во внимание неприязнь венгерских евреев к румынским, олимы быстро собрались и пошли с новым знакомым.
– Меня зовут Иоси, как и Ковача. А ты неплохо для новенького болтаешь на иврите. Где учил, ульпан ведь закрыт пока?
– В Союзе, в Энске.
– А что, Хитлер не дошел дотуда?
– Нет, Гитлер дотуда не дошел.
Иоси сломался пополам:
– Ха-ха-ха, - надрывался он.
– Не понял, что смешного я сказал, – засмущался Давид.
– Как смешно ты говоришь! Не Гитлер, а Хитлер! Почему вы, русские, все путаете!
– Не понял...
– Вы все путаете. Тут еще одни русские приехали, так они вообще ни слова сказать не могут на нормальном языке, все время лопочут на своем русском, пора бы забыть этот варварский язык!
Тут до Давида стало доходить, что не только румыны досадили этому желчному старикашке, но он, не углубляясь в спор, промолчал, понимая, что, видать, жизнь у Иоси была не сладкая или же характер склочный, а вероятнее всего, и то и другое.
Квартирка из двух комнаток была небольшой, но, по сравнению с пансионатной комнатушкой, это был рывок вперед, тем более, что прошло всего несколько дней пребывания в Тивоне, да и в Израиле вообще!
– Нас преследуют удачи пока что, тьфу-тьфу, – сказал он сам себе, – и это есть хорошо!
продолжение следует