В розовом детстве, лет этак в восемь, носясь с дружком по его квартире, я врезался головой об угол рояля фирмы Беккер. Была здоровая шишка. Потом, повзрослев и упившись до столбняка на студенческой пьянке в общаге, я стал приставать к девушке, в связи с чем получил по головe удар скрипкой. Девушка была так себе, но скрипка развалилась на куски. Не Страдивари, но жалко. Была шишка на лбу, как сейчас помню.
Так, развиваясь с возрастом, я приобщался к прекрасному, в частности, к музыке. То есть мне в прямом смысле слова вбивалось в голову, что музыка - это прекрасно.
С тех пор, прежде чем включиться в этот замечательный мир звуков, я осматриваю помещение на предмет присутствия предметов, от которых может появиться шишка на голове.
В этом смысле в Клиле я был особенно осторожен, так как предметов было много.
– Детство золотое! Где оно? Увы, как говорили в старину, увы, увы… Кстати, вам не кажется, что это словечко – просто дурацкое! Птичье какое-то. Утиное. Увы-увы. Тьфу. – Ты сегодня начнешь наконец-то? Или лучше выпьем по стопарю? – Всё! Начал. Предварительно выпив стопарь! Лехаим!
Так вот, я и говорю, завидую вам, потому что вы в детстве были балбесами, учились плохо, и потому у вас было время болтаться по улице, водиться со шпаной, пытаться реализовать свои способности к детовоспроизводству и прочее.
Я же, как вам известно, был девственником и круглым отличником! Круглым! То есть, пи-дэ или же два-пи-эр! Именно так означается исключительно круглая окружность без всяких там выбросов в сторону, то есть, экивоков! Пи, умноженное на диаметр или на два радиуса!
– Друг! Пощупай у него лоб! Он же сегодня невыносим! Больной или пьяный? Вроде, не с чего. – Лоб в норме, Старик! Он просто обалдел от красоты этого места. Ципори – это красиво, да, Дока?
– Красиво, красиво, ребята, меня несет от этой красоты. Просто какой-то понос слов, ей-богу. Но больше не буду. Продолжаю.
Итак. Будучи отличником, я не обращал внимания на девчонок. Некогда было. Получив золотую медаль и поступив в вуз без экзаменов, я несколько осмелел и расслабился. А что, говорил я себе, а не расслабиться ли слегка? Насчёт девочек. А то подпирает снизу меня уже давно, а выхлопу никакого! И выбросу. Разрядки, короче. На стенку стал лезть ко второму курсу. А анонизм я презирал, как класс. Гадость и ужас. Разбазаривание семян. Связь с кулаком. Криминально это. Так я размышлял, размышлял, а на девчонок поглядывал уже предметнее и предметнее! Среди студенток я не нашёл подходящую для первого секса, а потому стал искать на стороне. И вот однажды гуляли мы с приятелем по городу. Прошвыривались. – Пошли, прошвырнёмся!
От моря в районе Хайфы сюда лучше всего ехать через Нешер. Потом подняться по серпантину к Кирьят-Тивону, проехать через этот тишайший зелёный городок и свернуть направо, не заезжая в бедуинский посёлок Басмат-Табун, а потом, повернув налево и оставив по краям дороги оливковые рощицы и поля со всякими злаками, въехать в мошав Вифлеем Галилейский, о котором я неоднократно уже писал.
Здесь уже много, очень много лет живут Адасса и Яков. О них я тоже писал. Неоднократно.
Вчера был у них на очередной годовщине свадьбы. На шестьдесят второй!
Итак, повторяю. У самого синего моря жили-были старик со старухой. И продолжают жить-бывать. Вместе. Шестьдесят два годика! Ему восемьдесят шесть, а она помоложе – восемьдесят четыре. Он, конечно, хорохорится, а она уже нет. С палочкой-клюкой, да ещё с болячками не очень-то попрыгаешь. Но это люди-магниты.
– Дока, ты кто: оптимист или пессимист? – А что такое случилось? Ты потерял мой кошелёк? – Да брось ты! Я серьёзно. Вот скажи, у тебя стакан наполовину пустой или… – У меня не стакан. У меня рюмка. И она бывает только в двух состояниях: либо полна до краёв, либо пуста. Полную опустошаю до дна, а пустую наполняю до краёв. А что? – Нет, ты скажи всё же… – Я же тебе сказал. А ты сам уже домысли, где оптимизм, а где пессимизм. Эта дурь с дурацким этим вопросом не волнует меня последние лет двадцать. Или тридцать Точно не помню. Короче, что случилось? – Хорошо тебе. Ты толстокожий. А вот я пессимист от рождения, видать. У меня стакан всегда наполовину пустой. Наверно, стакан какой-то неправильный. А отчего? – Да. Отчего? – А ты сам посуди. Вот я уже немолод, не красавец и далеко не счастлив. С женой развёлся, новой найти не могу, какие-то крысы попадаются, дуры вокруг и вообще окружение моё повымерло в молодом и среднем возрасте. Рассказать тебе о моих друзьях, которые остались там, в моей прошлой жизни, в Союзе, до моей эмиграции?
... Игорь Власов с женой-красавицей Люсей. Эта пара, пожалуй, была самой симпатичной из нашей компании. Внешне и внутренне. Была. Была. Они и все другие ушедшие мои друзья и приятели умерли, когда я уже был далеко-далеко от них, тысяч пять, а то и больше, километров.
Впервые я познакомился, ещё на четвёртом курсе, не с Игорем, а с его отцом, доцентом, преподававшим аэродинамику. Это был небольшого роста, крепко лысоватый, как мне казалось, старик лет сорока пяти-пятидесяти. И этот змей ну просто впивался глазами и поводил бёдрами в сторону моей тогдашней страсти, которую я боготворил и обожествлял, несмотря на то, что оба этих слова фактически синонимы!
Моя пассия багровела от удовольствия, потому как девятнадцатилетней девочке льстило внимание хоть и замухрышного, но всё же преподавателя, кандидата и доцента. Я же сидел за соседним столом, сжимая кулаки и бледнея от ревности, и прикидывал, каким карам я подвергну этого старого урода, осмелившегося в моём присутствии распускать слюни в адрес моего обожаемого существа!
Завершилось всё, как и следовало ожидать, прозаически. Сдали мы зачёт этому хлыщу, да и позабыли об инциденте.
В Австрию мы прибыли прямиком из Швейцарии, о которой расскажу потом. Но вначале вернулись в Германию, в Мюнхен.
И сходу двинули в Зальцбург. В Австрию. К Моцарту.
От Мюнхена до Зальцбурга всего-то ничего. Каких-то пару часиков на электричке типа RE или RB – и ты на месте. Конечно, по сравнению с нормальным поездом вроде ICE, которым я добирался из Маннгейма до Мюнхена никакого сравнения – тот скоростной, с аэродинамическим корпусом, а этот прост, как правда, но ехать можно.
Конечно, никаких табло с информацией, ориентация в пространстве – только по многословному трепу машиниста, глотающего слова и целые фразы на хохдойче - высоком немецком.
Да еще заглушаемому детскими воплями, визгливыми женскими криками и басовитым толковищем с матюками на великом и могучем...
Оглянувшись, я понял, что меня угораздило забраться в вагон с российскими туристами из Тьмутаракани, о чем свидетельствовали не только темы полупьяных бесед, но и спортивные голубые штаны с тройными лампасами на мужиках и серо-синие блузки с мятыми до пят юбками мадонн с орущими детишками, зачем-то притянутыми к данной поездке. Точно.
Орали они до самого Зальцбурга, где и выгрузились под строгие команды: «Не расходиться! Растеряетесь к свиньям!» некоего командира с чёлкой на стриженной полубоксом голове.
От моря в районе Хайфы сюда лучше всего ехать через Нешер. Потом подняться по серпантину к Кирьят-Тивону, проехать через этот тишайший зелёный городок и свернуть направо, не заезжая в бедуинский посёлок Басмат-Табун, а потом, повернув налево и оставив по краям дороги оливковые рощицы и поля со всякими злаками, въехать в мошав Вифлеем Галилейский, о котором я неоднократно уже писал.
Здесь уже много, очень много лет живут Адасса и Яков. О них я тоже писал. Неоднократно.
Вчера был у них на очередной годовщине свадьбы. На шестьдесят второй!
Итак, повторяю. У самого синего моря жили-были старик со старухой. И продолжают жить-бывать. Вместе. Шестьдесят два годика! Ему восемьдесят шесть, а она помоложе – восемьдесят четыре. Он, конечно, хорохорится, а она уже нет. С палочкой-клюкой, да ещё с болячками не очень-то попрыгаешь. Но это люди-магниты.
– Детство золотое! Где оно? Увы, как говорили в старину, увы, увы… Кстати, вам не кажется, что это словечко – просто дурацкое! Птичье какое-то. Утиное. Увы-увы. Тьфу. – Ты сегодня начнешь наконец-то? Или лучше выпьем по стопарю? – Всё! Начал. Предварительно выпив стопарь! Лехаим!
Так вот, я и говорю, завидую вам, потому что вы в детстве были балбесами, учились плохо, и потому у вас было время болтаться по улице, водиться со шпаной, пытаться реализовать свои способности к детовоспроизводству и прочее.
Я же, как вам известно, был девственником и круглым отличником! Круглым! То есть, пи-дэ или же два-пи-эр! Именно так означается исключительно круглая окружность без всяких там выбросов в сторону, то есть, экивоков! Пи, умноженное на диаметр или на два радиуса!
– Вот скажи мне ты, Дока. Было ли у тебя такое, чтобы частенько вспоминать нереализованные любови? Нет, не так. Точнее сказать, жалел ли ты когда-нибудь о том, что не дал себя полюбить, как следует? Нет, опять не то. Объясняю на пальцах.
Вот, к примеру, тебя любит девушка. Или женщина. Неважно. Важно, что ты её не любишь. Пусто у тебя внутри. А она любит. И ты её игнорируешь. Не как тот солдат из анекдота, помнишь? Командир спрашивает часового: – Никто не проходил мимо твоего поста? – Никак нет. Только баба одна была. – Ну, ты её, конечно, проигнорировал? – Так точно! Два раза. Так вот, я и говорю, не как этот солдат. А по-честному, нету у тебя к ней тяги! Дружить – да, можешь, а чтобы чего… того… – нет, не стоит.
– Дока, ты кто: оптимист или пессимист? – А что такое случилось? Ты потерял мой кошелёк? – Да брось ты! Я серьёзно. Вот скажи, у тебя стакан наполовину пустой или… – У меня не стакан. У меня рюмка. И она бывает только в двух состояниях: либо полна до краёв, либо пуста. Полную опустошаю до дна, а пустую наполняю до краёв. А что? – Нет, ты скажи всё же… – Я же тебе сказал. А ты сам уже домысли, где оптимизм, а где пессимизм. Эта дурь с дурацким этим вопросом не волнует меня последние лет двадцать. Или тридцать Точно не помню. Короче, что случилось? – Хорошо тебе. Ты толстокожий. А вот я пессимист от рождения, видать. У меня стакан всегда наполовину пустой. Наверно, стакан какой-то неправильный. А отчего? – Да. Отчего? – А ты сам посуди. Вот я уже немолод, не красавец и далеко не счастлив. С женой развёлся, новой найти не могу, какие-то крысы попадаются, дуры вокруг и вообще окружение моё повымерло в молодом и среднем возрасте. Рассказать тебе о моих друзьях, которые остались там, в моей прошлой жизни, в Союзе, до моей эмиграции?
